Снег застилает следы и тропинки, к вечеру сделав зигзаг,
мёртвому дню на колючей перинке — снег заметает глаза…
Скрипнут — полозья? Колёса? Каталка? Будто бы наспех крещён.
И вот он реально… — не больно, не жалко.
Завтра настанет — ещё!
Воздух синеет, чернеет, как в банке тёмен сливовый компот.
Люди везут детвору и их санки режут оранжевый лёд,
под фонарями, которым не хватит сил растопить бирюзу.
Я по-турецки сижу на кровати. Я никого не везу.
-
Мысли сдувает, как птичью ораву северным ветром, причём,
если читаешь их слева направо, то понимаешь о чём —
рыбы кричат и шуршат часословы, хрипло сдыхает лиса.
/можно сказать ещё тысячи слов и тысячи книг написать/
Солнца зрачок закатился под веко
неба. Парадное. Вход.
Вот Человек убивать Человека за руку нежно ведёт.
«Спал как убитый!
Ну, видел там… тени…»
/кто-то расскажет суду/
Я забираюсь к тебе на колени. Я никого не веду.
-
Лето уж скоро!!! За ширмою сада!
/… ну, а сейчас только — шесть…/
Ужаса нет в снегопаде… Не надо…
А вот в снежинке он — есть.
Ей предназначено плыть в бесконечность. Вниз.
Без хлыстов и погонь.
И до асфальта ей — целая вечность…
Если не встретит — ладонь.
/будто бы школьник встаёт на носочки, к чистой доске поутру,
вывести мягкого мела брусочком — «Я-Никогда-Не-Умру"/
Трассы, дороги, тропинки и стёжки, лужи в бензинном верже.
Те, кто объелся зимы и морошки, завтра воскреснут в жж.
Суд переносят!!!
Уходят снежинки.
Есть. Отсыпаться. И пить.
Солнце, в гардинной застряв паутинке, даст обо всём позабыть.
Всё поменяется…
Кадры, картинка.
Ныкай. Затаривай. Трать.
Только достигшим асфальта снежинкам
будет уже наплевать…
-
Всё не вернётся, моя золотая… Видишь на небе рдяной
месяц. В спине городка не растаял ножик его ледяной.
Всё ещё снег набивается в нишу, переметает межу…
Я отвечаю:
— не вижу… не слышу… я никому не скажу…