…Как и всякий пожилой человек, мой герой пожил в разных домах. Одни оставили воспоминание, другие — неприязнь. С теплотой вспоминается квартира детства в заснеженном Иркутске. Кирпичный дом в «медвежьем углу», послевоенные годы, хлеб с маслом, посыпанный сахаром — высшее лакомство, ситцевые шаровары, теннисные туфли, начищенные зубным порошком, американская «ленлизовская» тушенка, раздельные школы для мальчиков и девочек, эйфория Победы, надежда на восторженное будущее…
Какое-то время домом была казарма. Дальний Восток, частые тревоги — вестники «холодной войны», старшина — хохол, ученья с пятнадцатикилометровыми марш-бросками, неизбежные самоволки, медовуха аборигенов Уссурийской тайги, русская печь посреди казармы…

Потом домом стало общежитие МГУ. Студенческий общак, подработка грузчиком на ж/д-товарной, складчина с неизменным вермутом или «агдамом», сигареты «прима», со стипендии — кафе Снежинка", редко — такси на рубль, такси марки «победа», 20 копеек километр…
Диплом — это не ордер на квартиру. В те времена отказавшийся от распределению в «тьму-таракань» становился безработным. Череда сменных комнат с разнообразными хозяевами и хозяйками. Прижимистыми, мелочными, недобрыми. Склока, если не можешь заплатить вовремя, склока, если насорил на кухне, склока, если задержался в туалете. Добровольная коммуналка. Не от хорошей жизни: устроится молодому специалисту в столице почти невозможно, особенно, если он — лимита. Случайные заработки, проголодь, неопределенность. Когда терпение истощается, диплом прячется на дно чемодана, и домоуправление принимает в свои ряды нового дворника.
Неизвестно почему, но ведомственные квартиры ЖКО всегда располагались на первом этаже. Наверное, чтоб работник метлы был поближе к полю действия. В старой Москве сохранились еще и сырые, полуподвальные — странное изобретение перенаселенного города. Дворник того времени не только боролся с мусором: там, где дома были защищены металлическим забором, он еще выполнял функции ключника. Прекрасный приработок к 75 рублям зарплаты — взымание с припоздавших жильцов чаевых. Дядька в кожаном фартуке и с бляхой на груди тогда еще олицетворял порядок. А в домах для зажиточных — партработников и работников торговли — имел и третий заработок, исполняя по мелочам обязанности слесаря, плотника, грузчика.

Этот период у нашего героя вспоминается светло, хотя зимой долбить ледяную корку на тротуарах было нелегко. Зато французская булка стоила семь копеек, хорошая колбаса — два сорок, водка — 2−80, «скороходовские» туфли — восемнадцать рублей, а нормальные — югославские — сорок. Даже при дворницкой зарплате можно было раз в пару лет истратить сороковник на модную обувь и полтинник на пальто джерси.
Перескочим через несколько десятилетий. Опустим безмолвно суетное правление Хрущева и перейдем к мирному застою Брежнева. Наш герой давно уже не дворник, а солидный гражданин при должности. Он степенно подъезжает к своему дому на «жигуленке», снимает галоши в прихожей, проходит налево — в ванную, а потом — направо, в кухню, где ждут его в сервизной глубокой тарелке домашние пельмени, а в хрустальном графинчике домашняя настойка. Это настоящий Дом, выстраданный в многолетней очереди, Дом, в котором есть детская, кабинет, столовая, спальня. Все атрибуты тех лет присутствуют в Доме: и ковры на стенах, и книжные шкафы, и телевизор «Рубин», и радиола «Рекорд», и магнитофон «Весна», и пианино «Красный октябрь».
Правда, это уже не Москва, а обычный провинциальный город, но лучше быть фигурой в области, чем пешкой в столице. Впрочем, до Москвы всего четыре часа на поезде, и перед праздниками визиты в изобильные столичные магазины обязательны.
Человеческое благополучие скоротечно. Горбачев успешно разваливает СССР, «Тимур и его команда» столь же успешно обесценивают рубль. Кто не успел, тот опоздал, и «солидная», десятитысячная заначка на сберкнижке теряет свою солидность. Зато открыта граница, и наш герой меняет жилье вместе со страной. И трудно сказать, что более побуждающе: еврейский патриотизм или разрушенный «Дом Россия».
Конечно, ценовые категории Израиля и бывшего СССР несколько разные: двадцати тысяч долларов, вырученных за квартиру и машину, тут не хватит даже на прихожую. Но государство внимательно к своим блудным сынам, социальное жилье явственно напомнит о студенческой молодости, а социальное пособие поможет не умереть с голоду. Увы, эмиграция хороша для молодых, а старость печальна в любой стране.
Тем ни менее, дождь иссяк, отчетливо видна белесая вершина Хермона, день промыт, как стекло…
Только этого мало.