Ты и сама хотела бы приручить, чтоб выходил по зову и ел с руки
Зверя, который внутри у тебя рычит, и обнажает яростные клыки,
Если кто делает шаг вдоль его межи, там, где запретка /проволка — ток — накал/.
Нет, он готов быть ласковым и дружить на расстоянии /выстрелил — не попал/.
И иногда ты чувствуешь, как болят старые раны в звериной его груди.
Он не убил того, кто в него стрелял. Даже простил. Только с тех пор один
На полигоне темном твоей души. Он на любого бросится, как стрела.
Тот, кто посмеет… Он за тебя решил то, что доверие — это источник зла.
А когда рушатся снова твои мечты и ты со слезами просишь у Бога сил,
Он оглашает всё рёвом, в котором ты слышишь: «не верь, не бойся и не проси».
Ты говоришь ему, пробуя усмирить, /но бесполезно/ правильные слова.
Только он скалится. Там. У тебя внутри. И никогда не скажет /поскольку не говорит/
То, что он жив… А значит и ты жива.

Я та, у которой «все хорошо» и даже тогда, когда боль разъедает.
И хочется просто уткнуться в плечо, но только вот рядом плеча не бывает.
Я та, о которой всегда говорят те люди, которые вовсе не знают,
Как много тех ран, что ночами болят, лишь видят улыбку, что их покрывает.

Я та, из разряда «смогу все сама» и та, что никогда не покажется слабой.
И есть рядом люди, но по жизни — одна, а хочется стать для кого-то той самой.
А хочется просто уткнуться в плечо, чтоб слезы не прятать, когда одиноко,
Чтоб кто-то заметил, что «все хорошо», так часто скрывая насколько все плохо…

… В мой дом постучали. Сказал я: «Войдите».
Старик на пороге — в лохмотья одетый.
— Ты кто? — говорю.
— Я твой ангел-хранитель.
Я слыхивал много про все твои беды.
… — Проваливай к черту! Плевать, что ты босый!
Я не подаю ни на хлеб, ни на воду!
А он мне в ответ: «Да, вернется, не бойся,
Сама прибежит, не пройдет и полгода».
… Я замер, кольнуло у левого бока:
«Откуда ты знаешь об этом, убогий?
А он подмигнул мне: «Убогий — от Бога!
А Богу известны все наши дороги.
… Ты матери чаще звонил бы, а …
… показать весь текст …