… Теперь, — важно говорил он всем, — я могу твердо сказать, что видел сердце поэта. ©…
Живя в одном городе с гением, глупо с ним не обедать. Тем более что Бродский любил поесть
Однако литературные источники в этом вопросе противоречивы. Так, в книге Вагрича Бахчаняна «Не хлебом единым», которую составили кулинарные выписки из сочинений классиков, Бродскому досталось меню с ностальгическим оттенком: «Устрицы в пустыне, ночной пирог, блюдо с одинокой яичницей, блины в Таврическом саду». На другом полюсе от этого угрюмого обеда — фантастические пиршества двух героев «Мрамора», запертых навечно в башню: «Петушиные гребешки с хреном, паштет из страусовой печенки с изюмом, паштет из голубиной печенки, форель с яйцами аиста». Все эти блюда, которые, думаю, никто, кроме Публия и Туллия, не пробовал, обладают определенным метафорическим смыслом: в их тюрьме «все повторяется, кроме меню».
В жизни, а не в литературе вкусы Бродского были проще и разумнее: больше всего он любил котлеты. «А также, — вспоминает Лев Лосев, — борщ, винегрет и пельмени, через которые пролегла тропинка к китайской кухне, которую Иосиф тоже обожал».
Зная наизусть рестораны нашего Чайнатауна, Бродский среди них выделял Silver Palace. Он, надо сказать, всегда отдавал предпочтение серебру перед золотом, называя любимыми Гайдна, но не Моцарта, и Баратынского, а не Пушкина. Однажды мне довелось обедать с Бродским в этом огромном, похожем на вокзал ресторане, устроенном на гонконгский манер. Официанты развозили по столикам бесчисленные блюдца. На одном я обнаружил куриные лапы с когтями. Ввиду кулинарного энтузиазма Бродского у нас с Вайлем родилась идея заманить поэта на обед. Главным блюдом предполагалась латынь. Мне довелось ее учить в университете, но вряд ли больше, чем Онегину, поэтому начало я просто списал у Марциала:
«Ты говоришь, что в гостях неохотно обедаешь, Классик…»
Дальше шло меню, которое должно было классика переубедить. И опять выручил Марциал. Его кулинарные эпиграммы часто строятся от противного, что делает рецепт доступным. Например, «Цыплят» сопровождал дистих:
Если цесарки у нас водились бы или фазаны,
Их бы я дал, а пока птичника птиц ты прими.
После этого можно было подавать тривиальную курицу, причем с капустой, ибо для нее нашлась цитата:
Чтобы противной тебе, побледнев, не стала капуста,
Зелень ее сохрани, соли прибавив к воде.
Сложнее всего было с десертом, рецепт которого я выудил из того же источника:
Скажешь, отведав айвы, напоенной Керкроповым медом:
«Эти медовые мне очень по вкусу плоды».
В магазинах айвы мы не нашли, но она росла в саду средневекового музея «Клойстер». Выращенное в форме семисвечника дерево служило главным украшением монастырского дворика, и я надеюсь, что никто не обнаружил пропажу двух плодов, которые мы унесли под полой специально надетого плаща. С вином было проще:
В этом вине смоляном из винообильной Виенны
Не сомневайся: оно прислано Ромулом мне.
Австрии тогда еще не было, но Греция уже была, и мы купили рецины, изрядно шибающей смолой.
Ужин венчал главный и самый дорогой деликатес всей римской кухни, который мог себе позволить только император, и то самодур: «вода Нерона». В жаркий Рим ее доставляли с горных вершин в обшитых верблюжьей шерстью сосудах доверенные рабы, загоняя насмерть лошадей. Мы взяли лед из холодильника.
Бродскому меню чрезвычайно понравилось, но в гости он не пришел. В этот вечер вместо обеденного стола его ждал операционный. Я даже знаю медбрата, ассистировавшего хирургу.
— Теперь, — важно говорил он всем, — я могу твердо сказать, что видел сердце поэта.