Декабрьские сумерки. Окна в узорах.
На печке — старушка в цветастом халате:
«Послушай маленько мои разговоры,
Рассказывать всё — дак и ночи не хватит.
А я из-под Минска, деревня Мостище,
Сюда-то уж после войны, в сорок пятом,
В детдом привезли. Девка, там пепелище —
Деревню спалили фашисты прокляты.
Николка, братишка, погиб на дороге:
Повёз партизанам еду и винтовки.
Фашисты отрезали руки и ноги
И, мертвому, в рот натолкали перловки.
Неделю лежало под солнышком тело
И мать, обезумев, качалась матрёшкой.
Когда привезли, я проститься хотела,
А там, под мешком, — червяки… головёшка…"
Старуха молчит, прижимаясь к лежанке,
Как будто спасаясь от холода мира.
Года пролетели, но раны — не ранки —
В душе у старухи война бередила.
«Согнали в сарай партизанские семьи,
Бензином облили, зажгли и хохочут.
Мальчишечка вылез из щели под дверью —
Сбивает замок: маму выпустить хочет.
Он страшно кричит: «Мама! Мамочка! Где ты?»
Я, как наяву, это вижу и слышу:
Фашисты, огонь и мальчишка раздетый —
Убили его… Я войну ненавижу.
А всё жизнь не учит. Всё делят чего-то:
Наследство, деньжищи, машины, квартиры,
Портфели, участки, озёра, болота,
А главного — нету" -
«Чего?» —
«Нету мира…».