Отношения с родным пролетарским государством складываются очень изощренно. Пролетариат воюет с милицией, крестьянство — с райкомами, интеллигенция — с КГБ, средние слои — с ОБХСС. Так и наловчились: не поворачиваться спиной — воспользуются. Только лицом. Мы отвернемся — они нас. Они отвернутся — мы их.
В счетчик — булавки, в спиртопровод — штуцер, в цистерну — шланг, и качаем, озабоченно глядя по сторонам. Все, что течет, выпьем обязательно: практика показала, чаще всего бьет в голову. Руки ходят непрерывно — ощупывая, примеривая… Крутится — отвинтим. Потечет — наберем. Отламывается — отломаем и ночью при стоячем счетчике рассмотрим.
Государство все, что можно, забирает у нас, мы — у государства. Оно родное, и мы родные. У него и у нас ничего вроде уже не осталось. Ну там военное кое-что… Антенну параболическую на Дальнем Востоке, уникальную… Кто-то отвернулся — и нет ее… По сараям, по парникам… Грузовик после аварии боком лежит, а у него внутри копаются. Утром — один остов: пираньи…
И государство не дремлет. Отошел от магазина на пять метров, а там цены повысились. От газет отвернулся — вдвое, бензин — вдвое, такси — вдвое, колбаса — вчетверо. А нам хоть бы что. Мировое сообщество дико удивляется: повышение цен на нас никакого влияния не имеет. То есть не производит заметного со стороны впечатления. Те, кто с государством выясняться боится, те на своих таких же бросаются с криком: «Почему я мало получаю?! Почему я плохо живу?!» И конечно, получают обстоятельный ответ: «А почему я мало получаю?! А почему я плохо живу?!»
А от государства — мы привыкли. Каждую секунду и всегда готов. Дорожание, повышение, урезание, талоны — это оно нас. Цикл прошел, теперь мы его ищем. Ага, нашли: бензин — у самосвалов, трубы — на стройках, мясо — на бойнях, рыбу — у ГЭС. Качаем, озабоченно глядя по сторонам. Так что и у нас, и у государства результаты нулевые, кроме, конечно, моральных. Нравственность совершенно упала у обеих сторон. Надо отдать должное государству — оно первое засуетилось.
Ну, мол, сколько можно, ребята, мы ж как-то не по-человечески живем… А народ чего, он полностью привык, приспособился, нашел свое место, говорит, что нужно, приходит, куда надо, и отвинчивает руками, ногами, зубами, преданно глядя государству в глаза.
— У нас государство рабочих и крестьян, — говорит государство.
— А как же, — отвечает народ, — естественно! — И отвинчивает, откручивает, отламывает.
— Все что государственное, то твое.
— А как же — естественно, — говорит народ. — Это так естественно. — И откручивает, отвинчивает, отламывает.
— Никто тебе не обеспечит такую старость и детство, как государство.
— Это точно, — соглашается народ, — прямо невозможно… Это ж надо, действительно. — И переливает из большого жбана по банкам трехлитровым.
— Только в государственных больницах тебя и встретят, и положат, и вылечат.
— Только там, действительно, как это все, надо же… Давно бы подох, — тут же соглашается народ. И чего-то сзади делает, видимо, себя лечит.
— И ты знаешь, мне кажется, только в государственных столовых самое качество. Оно?
— Оно, — твердо говорит народ и поворачивает за угол с мешками.
— Куда же ты? — спрашивает государство через свою милицию.
— Да тут недалеко.
— Не поняло.
— Да рядом. Не отвлекайтесь. У вас же дела. Вон международное положение растет… Не отвлекайтесь. Мы тут сами.
— Не поняло. Что значит сами? Анархия, что ли? У нас народовластие. Это значит нечего шастать, кто куда хочет. Только все вместе и только куда надо.
— Да не беспокойтесь, тут буквально на секундочку.
— Куда-куда?
— Да никуда, ой, господи.
— А что в мешках?
— Где?
— Да вот.
— Что?
— В мешках что?
— Что в мешках, что? Где вы видите мешки? От вы, я не знаю, я же хотел через минуту назад.
— А ты знаешь, что в этом году неурожай. Погодные условия, затяжная весна, в общем, неурожай.
— Да нам что урожай, что неурожай. Все равно жрать…
— Ну-ну!..
— Полно.
— Это потому что мы закупаем, а мы должны сами.
— Должны конечно, но это уже чересчур… И вы будете покупать. И мы будем сами. Это чересчур — объедимся.
— Нет, мы закупать не должны, мы сами…
— А, ну тогда не хватит.
— Что ты плетешь? Тебе вообще все равно. Какой ужас, тебе вообще все равно — есть государство или нет.
— А что нам не все равно?
— Как? Постой! Мы твое государство, ты это знаешь?
— Знаю.
— А то, что ты народ, ты это слышал?
— Слышал.
— И веди себя, как должен вести народ.
— Как?
— Ты должен бороться за свою родную власть.
— С кем?
— С сомнениями… Это твоя родная власть.
— Вот эта?
— Эта-эта. Другой у тебя нет. И не будет, я уж позабочусь. Так что давай яростно поддерживай. Это не просто власть. Это диктатура твоя. Вы рабочие и крестьяне, и тут без вас вообще ничего не делается, и нечего прикидываться.
— Вона…
— А как же. Это ж по твоему желанию реки перегораживаются, каналы строятся, пестициды…
— Вона…
— Ты же этого хотел…
— Когда?
— Вот тебе на… Что ты прикидываешься, ты же всегда этого хотел.
— Хотел конечно. Ой, разговор какой тяжелый… Позвольте на минутку.
— Стоять! Отвечай по форме.
— Глуп, ваше сиятельство.
— Не сметь! Я твое родное народное государство. Отвечай: «Слушаюсь, гражданин начальник!»
— Слушаюсь, гражданин начальник.
— И знай, если кто поинтересуется, ты сам всего этого хотел. Ясно?
— Так точно. Ясно.
И государство тепло посмотрело на народ.
— Заправь рубаху как следует, пуговку застегнуть. Вот так. Нам друг без друга нельзя, — сказало государство.
— Почему? — сказал народ. — Конечно. Хотя…
— Нельзя. Нельзя. Ты не вздумай отделиться… Ты обо мне подумай. Что это за государство без народа. Итак уже сплетни, мол, насильно живем.
— Да что вы. Я только хотел на минутку отделиться и назад.
— Нельзя. Стой на глазах. Не вертись. Ну, чего у тебя?
— Можно власть отменить?
— Так это же твоя власть.
— А отменить нельзя?
— А враги, а друзья?
— Какие враги, какие друзья? Что-то я их не видел.
— Напрасно. Они нас окружают. Врагов надо донимать. Друзей надо кормить, иначе никто дружить не будет.
— И чего? Все время?..
— Все время, иначе все разбегутся. И враги не будут враждовать, и друзья не будут дружить. А нам они пока нужны. Обстановка сложная. Ну, иди, корми друзей, врагами я само займусь, и чтоб все понимал. А то стыд. Ни у одного государства такого бестолкового народа нет… Иди. Стой! Ты меня любишь?
— Ага.
— Пошел!..