Может быть то легенда, а может и быль…
Кони мчатся стрелой, подминая ковыль.
Едет князь молодой, рядом свита его,
Из похода домой, не боясь ничего.
Вдруг, откуда не ясно, в лохмотья одет,
На пути их встаёт старый сморщенный дед.
Окружили. Спросили, как здесь он один,
Степь на мили вокруг и других нет картин.
Отвечает им старец, скрывая лицо:
— Я, случайно, нашёл тут вот это кольцо:
Золотое, а в центре огромный рубин.
Мог его потерять только ваш господин.
Князь, без тени смущенья, тот перстень забрал.
А старик, в одночасье, из виду пропал.
Седоки поискали, привстав в стременах,
И уехали вдаль на своих скакунах.
Все вернулись домой. Князь молчит, нелюдим.
Был весь вечер в покоях, как перст он один.
Не спуская свой взгляд с дорогого кольца,
Проклял весь белый свет, даже мать и отца.
А рубин, на руке его дивно искрясь, будто тихо шептал:
— Будь со мною, мой князь.
Он же, голосу странного камня внимал, и, не зная о чём,
Но всю ночь тосковал.
Рано утром вскочил на гнедого коня. Приказал:
— Не ищите, холопы, меня. Если завтра к полудню домой не вернусь, младший брат мой тогда будет князем вам пусть.
И уехал. Все ждали — вернётся назад…
Но, как год пролетел, управлять всем стал брат.
Едет с князем младым вольной степью дозор,
Золочёной тесьмой на уздечке узор.
И опять, как тогда, на пути их возник,
Тот же самый, одетый в лохмотья, старик.
Подаёт перстень он:
— Потерял — забери. Золотой, и с бордовым рубином внутри.
Только князь, не взглянув на кольцо, отвечал:
— Ты ошибся, старик, я его не терял.
Мне ответь, куда нужно тебя подвезти,
А то очень опасно тут ночью идти.
Волк степной уважать не умеет седин.
— Нет. Я сам доберусь. Уезжай, господин.
Как отъехали всадники, тут же пропал.
Его больше никто никогда не встречал.
Кто он был, то кольцо отдавал почему…
Только ветру известно в степи одному.