Жан-Франсуа Милле (1814−1875)
Вышедший из народа, Жан-Франсуа Милле по праву считается крупнейшим представителем подлинно народного жанра в искусстве Франции XIX века.
Художник родился на побережье Ла-Манша близ Гревиля, в нормандской деревне Грюши, в зажиточной крестьянской семье. С детства приобщенный к сельскому труду, Жан-Франсуа смог учиться живописи только с восемнадцати лет в ближайшем городе Шербуре у Мушеля, ученика Давида, а затем у Ланглуа де Шеврейля, ученика Гро. В 1837 году благодаря скромной стипендии, назначенной муниципалитетом Шербура, Милле приступает к учебе в парижской Школе изящных искусств у популярного тогда исторического живописца Делароша. Но академичный Деларош и Париж с его шумом и суетой одинаково стесняют привыкшего к сельскому простору Милле. Один только Лувр представлялся ему, по собственному признанию, «спасительным островом» посреди города, казавшегося недавнему крестьянину «черным, грязным, прокопченным». «Спасали» полюбившиеся произведения Мантеньи, Микеланджело и Пуссена, перед которыми он чувствовал себя «как в родной семье», тогда как из современных художников привлекал один Делакруа.
Обрести собственное творческое лицо в начале 40-х годов Милле помогают портреты немногих близких людей, исполненные в скромной сдержанной гамме, которые положили начало его углубленному постижению крестьянских обликов и характеров. Во второй половине 40-х годов Милле вдохновляет общение с Домье и барбизонцами, в особенности с Теодором Руссо. Но главным рубежом для творчества художника стала революция 1848 года — того самого года, когда в Салоне была выставлена его картина «Веятель», воспринятая как творческая декларация. Летом 1849 года Милле навсегда покидает Париж ради Барбизона и здесь, в окружении большой семьи, начинает возделывать землю в прямом и переносном смысле: утром работает в поле, а днем пишет картины из жизни земледельцев в мастерской, где разбросанные крестьянские вещи соседствуют с книгами и слепками шедевров Парфенона. «Богатырь с руками пахаря» (Роллан), был он признанным эрудитом во всем, что касалось эпической буколической поэзии начиная с Гомера, Вергилия, Феокрита, любителем Гюго и Шекспира, а также философии Монтеня и Паскаля. Но своих «гомеровских» героев Милле ищет в повседневности, различая в самых незаметных из тружеников «истинную человечность». «С риском прослыть социалистом» берется он за непопулярную и мало разведанную живописцами остросоциальную тему труда. Равнодушный к подробностям, сюжеты свои живописец выполняет обычно по памяти, производя строгий отбор и сводя воедино всю разнородность живых наблюдений. Посредством выразительной, почти скульптурной светотени, лепящей фигуры людей большими нерасчлененными массами, и сдержанной мощи приглушенного колорита он стремится достичь обобщающей типизации героев в уверенности, что именно собирательный «тип есть самая глубокая правда в искусстве».
Типизация Милле широкоохватна — от типической неподдельности профессионального жеста пахарей, пильщиков, дровосеков до выражения самой высокой поэзии труда. Это не просто работа, но жребий, судьба, притом в драматическом ее аспекте — как вечное преодоление и борьба — с обстоятельствами, с природой, с землей. Особое величие преодоления Милле открывает в размеренных ритмах крестьянской работы и выводит отсюда совершенно особенную духовность человека физического труда.
Наиболее полно мастер выразил ее в картине «Сеятель», поразившей посетителей Салона 1851 года. В фигуре, господствующей над бескрайним пространством полей, обобщение извечного единоборства и связи человека с землей доводится автором до высокого символа. Отныне каждая картина Милле принимается как общественное событие.
Так, «Собирательницы колосьев» вызвали еще большую критическую бурю в Салоне 1857 года. В их величаво замедленной поступи буржуа не без основания заподозрили затаенную угрозу привычным «устоям», хотя творчеству Милле знакома и чистая нежность, особенно в женских образах. В «Овернской пастушке», «Пряхе», «Сбивании масла» он возвеличивает самый скромный домашний труд, а в «Кормлении птенцов» и «Первых шагах» воспевает радости материнства, нигде не опускаясь до сентиментальности. В «Прививке дерева» (1855) Милле соединяет тему ребенка с идеей побега в единой надежде на будущее. Естественность своих крестьян и окружающей их природы, чистоту их жизни Милле сознательно противопоставил нравственной деградации высших сословий Второй империи.
В паре усталых крестьян из «Анжелюса» (1859) Милле открывает для горожан тонкость души, неистребимую потребность в прекрасном, затаенную под корой привычной загрубелости. Но грозная сила угрюмого «Человека с мотыгой» — уже нечто совершенно иное, неспроста напугавшее критику Салона 1863 года. В фигуре не менее монолитной, чем героический «Сеятель», за беспредельной усталостью ощущается нарастающий гнев. «Человек с мотыгой» и «Отдыхающий виноградарь» — самые трагические из героев Милле — образы раздавленных, сосредоточившие в себе мотивы стихийного социального протеста на грани взрыва.
С середины 60-х годов Милле часто пишет пейзажи, в которых стремится выразить извечное единение человека с природой, неизменно любовно отмечая повсюду прикосновение, след человека — будь то оставленная на борозде борона или только что сметанные стога. За внешней неуклюжестью силуэта приземистой, словно вросшей в землю «Церкви в Грюши» сквозит терпеливая кротость сродни героям «Анжелюса», а в пейзажах, подобных «Порыву ветра», как бы прорывается та же неукротимость стихии, что затаенно копилась в его бунтарях — виноградарях и землекопах.
В 70-е годы Милле перестает выставляться в Салоне, тем не менее известность его растет. Отшельническое уединение мастера все чаще тревожат посетители — коллекционеры и просто поклонники, появляются даже ученики из разных стран Европы. Не напрасно, уходя из жизни в 1875 году, художник пророчески возвестил: «Мое дело еще не сделано. Оно едва начинается».
Он вывел крестьянскую тему из узости местного этнографизма, избавил от фальши и глянца, заменив чувствительное героическим, а повествовательность строгой поэзией своих обобщений. Его прилежными продолжателями на пути реализма и подлинности героев были такие художники, как Бастьен-Лепаж и Лермитт, а поэзию труда по-своему развил бельгиец Константен Менье. Пейзажи Милле оказали непосредственное влияние на раскованную простоту и лиризм Писсарро, но самый новаторский отклик получил он в Голландии у Винсента Ван Гога, который довел до предельного заострения бунтарский дух в неисчерпаемой теме единоборства человека с землей.