Зима в Крыму — время особенное, скоротечное и по-своему приятное. В отличие от жаркого, ровного по своему накалу лета зимой день на день не похож категорически. То большой «плюс» в декабре, после устоявшегося уже небольшого «минуса», то ветер со снегом и дождём, которые за ночь заковывают набережные ледяным панцирем, то трепетная теплынь с дрожащим над морем маревом, с покачивающимися на волнах лебедями, зимующими в этом благословенном раю. И при любой погоде здесь ещё и вечнозелёный рай: гордые и величавые пальмы на Южном берегу, кружева неприхотливых кипарисов и мягкие лапы стелющихся можжевельников, крепкие листья-ладошки магнолии и щетинистые, словно пластмассовые, кустики самшита. А в крепко надутых изнутри почках на голых ветках деревьев дремлет весна, готовая в срок брызнуть на волю нежной зеленью…

После ноябрьского питерского неба, мрачного и тёмного, крымский пейзаж под крылом самолёта радовал красками совсем не зимними: ласково облизанные солнышком горы, белые хатки в сёлах с голубовато-слюдяными глазами-окошками, ленточки-речки и блюдца-озерца, змейки дорог с автомобилями, похожими на суетливых насекомых. «Мой Крым!» — радостно бухнуло сердце.

Я далека от споров на тему «наш — не наш» и дискутировать не буду о том, кто прав, кто не прав. Я знаю одно: жители Крыма сделали свой выбор, и Бог им в помощь. И добро пожаловать домой! Я о том, что Крым был такой — «мой» — всегда, сколько я его знаю, а это почти полвека. Я люблю его, потому что в Крыму мой «Артек», путёвкой в который меня наградили за хорошую учёбу и активную юнкоровскую работу в газете, потому что там тепло и красиво, потому что там, наконец, живут мои любимые люди — родственники по крови, к которым я ездила отдыхать из года в год. И я не читаю на форумах про то, как «тяжело сегодня крымчанам», и про то, что «все они жалеют о том, что поспешили». Во-первых, крымчане знали, на что шли, знали, что легко не будет и булки на деревьях не вырастут. Во-вторых, если и читать, то читать надо «правильные» форумы. В-третьих, каждый ищет то, что он хочет, и находит то, что ищет. Лучше побывать на месте и услышать все своими ушами.

Я немного прокатилась по степному Крыму — от Симферопольского аэропорта в курортный городок Саки, где отдыхала у осеннего моря. Не изменяя журналистской привычке собирать все, что в руки падает и авось когда пригодится, я расспрашивала местных жителей о житье-бытье, задавая один-единственный вопрос: «Как вам живётся в российском Крыму?» И надо сказать, что уже в первые дни пребывания в крымской провинции я успела увидеть, что живётся там не так просто. Это чувствуется во всем. Видишь, как и что местные жители покупают в магазинах, а особенно — в аптеках, чем торгуют на рынке, как относятся даже к мелкой российской монете — бережно, не мелочно, но с пониманием того, что «копейка рубль бережёт».

Провинция живёт, как провинция. Размеренно, несуетно, немного пыльно и немного скучно. И люди здесь куда проще, чем в столице. Покупаешь у бабушки хурму и проговоришься нечаянно, что ты из самого Санкт-Петербурга, и она сразу тебе фрукт с довеском, чтоб щедро, чтоб «с походом» было, и что-то про блокаду сразу, мол, вы, ленинградцы, знаете, что такое война, хотя по мне и без паспорта видно, что на свет появилась после войны. А она отмахнётся, монетки вырученные под фартук цветастый спрячет, из-за прилавка выйдет, припадая на больную ногу, за пуговицу на моем пальто возьмётся и проникновенно так скажет: «Знаешь…»

Мне даже уезжать из крымской провинции было грустно. Хорошо там, мирно, спокойно, хоть и не очень легко. И зарплаты не такие большие, как хотелось бы, и цены отпугивают. Но открывается тут великая ценность — люди полуострова Свободы. Свободы волеизъявления, свободы выбора родного языка, свободы от нацистского рабства. «Не верьте вы там, что нас тут под дулами автоматов на референдум загоняли! — рассказывала мне медсестричка в сакском санатории. — Мы ждали этого больше двадцати лет! А кто-то ждал все шестьдесят! У меня семья смешанная по национальности: я — русская, а муж — крымский татарин. Так вот он в первых рядах голосовал за то, чтоб быть в России. Мы рады, что так все обернулось. Вот взять хоть нашу деревню: мы четверть века ждали, что нам подведут газ. И надо-то было только, чтобы трубу завели, которая мимо проходила! Работы — на два месяца. А ожиданий — четверть века! И вот — новогодний подарок! И газ, и плита новенькая, и обогрев дома теперь сделаем! Даже те, кто сомневался, сегодня однозначно за то, чтоб быть вместе с Россией!»

И добавила: «Только б не было войны…»

Мой путь из степного сакского Крыма лежал дальше на юг, в Севастополь — белый город у моря, который люблю с детства, по улицам которого могу пройти с закрытыми глазами и не заблужусь! Я въехала в Севастополь с северной стороны. Нет, вот так правильно — с Северной, с большой буквы, так как это не только географическое понятие, но и имя собственное.

Безмерно любимый мною Севастополь всегда казался несколько чопорным, очень столичным, несмотря на то, что административной столицей Крыма является Симферополь. Просто это совершенно необычный город. Не порт, не курорт, а особняком стоящая крепость на море, в бухтах которой греются на солнышке боевые корабли. Город моряков. Тех, которые верны российскому флоту и несут нелёгкую службу на кораблях и подводных лодках, надолго уходят в боевые походы, оставляя в этом городе дом и семью, и тех, которые уже своё отслужили и «бросили якоря» в этом городе: нянчат внуков, выращивают помидоры на дачах и рассказывают школьникам о флоте и кораблях. Здесь в каждой семье есть моряк, а в некоторых семьях — не один. Морские династии — это русская традиция. Здесь по-семейному гордятся тем, что дети, внуки, а там и правнуки выбирают профессию деда и прадеда. Отсюда некоторая элитарность, даже чопорность в хорошем смысле этого слова. Золото на погонах, орденские планки, которым мало места на груди, безукоризненно сидящая форма и чистейшие ботинки у сильной половины человечества, и легкомысленные шляпки с перьями и фруктами, театральные сумочки и кружевные платочки — у женщин без возраста. И «Равняйсь!» на них без разговоров!

Я помню такой Севастополь. Я рада, что видела его таким и запомнила таким.

Сегодня он другой. Не хуже и не лучше. Просто другой. Люди стали другими. И это очень заметно. Я отметила в людях какие-то особенные теплоту и душевность, родство не кровное, но то, что крови дороже. Это проявляется буквально во всем. И это очень-очень приятно. Ощущение того, что ты находишься в каком-то особенном мире, в другой стране, на другой планете. Полуостров Свободы…

Здесь ветер перемен ещё не унёс листовки тех революционных дней, когда решалась его судьба, и призыв адмирала Корнилова «Отстаивайте же Севастополь!» здесь читаю на каждом шагу: в маршрутке, в автобусе, в магазине, на автовокзале. А на окраине города с удивлением рассматривала огромный рекламный биллборд — российский триколор с надписью в три строки: «Что дальше?.. Да хоть камни с неба! Мы — на Родине!» Говорят, что он явился ответом на рекламные плакаты «Русская весна… Что дальше?», под которыми те, у кого вопросов на сей счёт не было, дерзко писали маркером: «Не нойте! Переживём!»

Понимаешь, что это не ура-патриотизм, не агитация. Здесь не надо было никого агитировать, за кем идти. Нравится кому-то или нет, но это выбор большинства. Это выбор севастопольцев. И здесь так же, как в крымской провинции, короткий ответ на вопрос: «Как вам живётся?..» — заканчивается традиционным: «Только б не было войны…»

Подводя итог, отмечу, что на мой вопрос: «Как вам…» — я лишь однажды услышала такой ответ: «Мне все равно где: хоть в России, хоть в Украине…» Девушка при этом призналась, что она украинка, всю жизнь прожила в Севастополе, и ей действительно все равно, где жить. «Только б не было войны…»

Эту фразу произносил каждый крымчанин, с кем я заговаривала о жизни в новых условиях — в России. На фоне того, что происходит сегодня на востоке Украины, крымский мир — это чудо. Оно такое хрупкое, хрустальное, что держать его нужно так, чтобы не раздавить от усердия собственными руками. Жители полуострова хорошо понимают, что повернись ситуация по-другому — им сегодня пришлось бы тоже воевать. И как сказал мне мой брат, офицер Черноморского флота, «если бы Россия нас не приняла, мы бы все сегодня воевали за город и за свободу…» Они знают, что говорят. Они родом из Севастополя. В этом городе цену победы знают. И цену предательства тоже. Имена предателей сегодня не боятся называть, а историю жизни и подвига подлинных героев буквально вывернули из камней 35-й береговой батареи.

Я ехала в Севастополь всего на несколько дней, но знала, что побываю обязательно в этом месте. Лет сорок назад сюда, в Голубую бухту, я ездила с подружкой — поползать по разбитым дотам, поискать в камнях стреляные гильзы. Позже узнала, что во время войны на этом пятачке севастопольской земли до последнего оборонялись жители города и отступающие солдаты и матросы. Недавно узнала, что они продолжали обороняться даже тогда, когда адмирал Октябрьский сообщил в Ставку Верховного Главнокомандования Сталину, что город пал, и попросил разрешения покинуть Севастополь. А город после этого жил и сражался ещё целых двенадцать дней…

Недавно главный редактор издательства «НЛО» Ирина Прохорова в своём интервью заметила, что в России после революции не появилось ни одного музея европейского уровня, «не старайтесь, не вспомните…»

Обидно не за то, что не было создано, а вот за этот самый «европейский уровень». А почему, собственно, у нас в России уровень должен быть непременно европейским?! Как-то больно царапнуло это. На какие музеи Европы мы должны равняться?! Гуляя по французскому Версалю, я вспомнила слова бывшего директора Петергофского музея-заповедника Вадима Валентиновича Знамёнова. Не дословно, но по сути так: тот, кто побывает в Петергофе, тот не будет восторгаться Версалем. Это к вопросу об уровне. Неуместная печаль г-жи Прохоровой. Мы ведь в России живём, и уровень у нас свой, российский. Скажем прямо: не самый плохой уровень. Во всяком случае, в деле музейном — однозначно!

Что же до того, что музеи не создаются, так это и совсем обидно слышать тем, кто посвящает свою жизнь музейной деятельности, подчас работая безвозмездно, вкладывая в это свои собственные средства. Вот севастопольцам никто из казны ни рубля не дал для создания мемориала на мысе Херсонес, на месте 35-й береговой батареи. Нашлись люди, которым история дорога, и память о людях, проливших кровь за родной город, — не красивые слова и не пустой звук. И мало того, что построили на месте батареи храм и пантеон Памяти, так ещё и занимаются огромной краеведческой работой, собирая по крупицам сведения о людях, незаслуженно забытых. Читая фамилии защитников города, павших на 35-й батарее — русские, украинские, грузинские, еврейские, — понимаешь, что это особая национальность — севастопольцы. Не зря же в школах города есть даже урок такой особенный — «Севастополеведение».

Я впервые осознала все, что произошло с Крымом в марте 2014-го, выйдя из пантеона Памяти. Там слова не нужны, и не найти их, чтобы выразить то, что чувствуешь, стоя в тёмном зале, глядя в глаза тем, кого бросили здесь на верную смерть. Проплывают в потоке печальной органной музыки старые довоенные фотографии, будто подходят к тебе неспешно те, кто в далёком 42-м был подло предан здесь, оставлен без воды, еды и боеприпасов — умирать за Севастополь. И ты стоишь ошеломлённый, придавленный этой страшной правдой, в окружении этих людей. И чувствуешь, что ещё один круг, ещё один печальный органный аккорд — и что-то должно случиться, струна какая-то должна лопнуть, мозг взорваться. И тут лица вдруг начинают таять, стираться, и на месте старых фотографий вспыхивают огоньки свечей, десятки, сотни, тысячи. Вспыхивают и угасают, уплывают в темноту, где на искусственном небосклоне загораются звезды…

Там даже самого толстокожего продирает до косточек, накрывает так, что трудно слезы сдержать. И с каким европейским музеем можно ЭТО сравнить?!

Пока ждала на промозглом ветру группу, чтобы войти в пантеон Памяти, на площади в сопровождении двух военачальников появился человек, который в своё время сделал немало для того, чтобы на севастопольской земле была увековечена память о тех, кто в 42-м участвовал в обороне Севастополя, кто погиб в этих скалах на мысе Херсонес, кто был пленён и потом всю оставшуюся жизнь искал ответа на вопрос: «Почему нас предали?..» Алексей Чалый — идейный вдохновитель и один из создателей музея 35-й береговой батареи. Не удивляет, что именно он был избран «народным мэром» и принял город в марте 2014-го. Кому, как не ему, это было сделать?! Спасибо Вам, Алексей Михайлович! За город, за музей бесплатный под открытым небом, за истинный патриотизм. Увековечивать память павших и строить музеи на местах страшных боев — это по-русски. Это наш — российский уровень.

То, что Крымский полуостров — не просто курортный уголок планеты, а некое необычное географическое пространство, я поняла, прочитав в далёком 90-м взахлёб роман Василия Аксёнова «Остров Крым», который был опубликован в нескольких номерах журнала «Юность». Изолированное русское государство, соседствующее с советской Россией, полная автономность и процветание, дворянская идея общей судьбы, просьба о включении Крыма в состав СССР… Все это было плодом фантазии автора, авторской идеей, о которой много спорили, но никто тогда не думал о том, что фантастический сюжет через четверть века может стать реальностью. С некоторыми существенными поправками, но все-таки очень близко к тексту. Что это? Пророчество? В одном из интервью несколько лет назад Василий Аксёнов сказал: «Если бы я знал, какая участь уготована Крыму! Но я же не провидец. Да, есть точка зрения, что Крым станет местом, где произойдёт столкновение трёх цивилизаций — России, Запада и исламского мира. Кто победит? Думаю, что мы. Ведь русского там все-таки намного больше…»

Куда большим пророчеством стала песня знаменитого барда Александра Городницкого о Севастополе с таким припевом: «Этот город вернётся назад, Севастополь останется русским…» Написанная в 2007-м во время фестиваля бардовской песни «Балаклавские каникулы», она стала гимном весеннего города в марте 2014-го. Ее пели на улицах и площадях, как когда-то у костра и на кухне. Эта песня о трагических событиях Великой Отечественной, в истории которой кровью написаны страшные страницы обороны города, жителей которого, защитников которого, солдат и матросов, предали, оставили на верную смерть господа генералы-адмиралы. Этих подробностей в песне нет, но в ней каждая строчка кричит от боли. И независимо от того, что случилось и что могло бы случиться, каков бы ни был крымский путь, есть историческая правда: Севастополь — это русский город. И в этом все. Я хочу присоединиться к Александру Моисеевичу, к его словам: «Я — человек старорежимный, я считал и считаю, что Севастополь был и остается русским городом, потому что он связан с русской трагической и героической историей…»

Я боюсь подумать о том, что было бы, если бы… Наверное, мои родственники в Севастополе вправе были бы задать мне вопрос, на который у меня не было бы ответа: «Почему вы нас предали?..»

…Бабушка, торговавшая хурмой на рынке в Саках, выбравшись из-за прилавка, взялась за пуговицу на моем пальто и шепотом, приблизив свое лицо, изрезанное глубокими морщинами, почему-то сказала мне доверительно:

— Знаешь, вы там, в Ленинграде, к российскому президенту ближе, чем мы… Передайте ему, чтоб не отдал нас обратно…

Наталья ТРУШ, член Союза писателей России.