Это полная достаточность слов и сердца.
Это — память, выделяющая из массы.
Никакая деталь не способна во мне стереться, потому со мной восхитительно и опасно.
Я обычная — женщина, птица или лисица — это прочие наделяют какой-то силой.
Кто угодно пребудет волен освободиться — я ни разу их оставаться не попросила.
И ни разу не попрошу никого остаться: слишком дорог порыв, добровольность чужих желаний.
Мы — дороги, степные травы, разлука станций. Мы — прощение тем, что погасли и отпылали.
Это — полная достаточность. Память — завязь, из которой потом распускается кто-то нужный.
И никто из нее так просто не исчезает.
Остальным — светлый выбор. Декабрь, в котором вьюжно.
,.
А до лета полжизни, ступенчатой, поездной,
простучавшей шагами, колесами — всё не в такт.
Замолчи в моем сердце и молча побудь со мной. Даже в этом молчании быть в нем не перестань.
А до лета — декабрь, две затяжки, морозный дым. Чей-то ломаный смех, чей-то памятный поцелуй.
Истлевающий снег, рана рваная борозды, в этом рыхлом снегу уходящая черным вглубь.
Покажи мне меня в этих письмах и новостях — ежедневных зароках: меня в тебе до краев.
А до лета — пустяк, костяные слова хрустят, измельчаются в пыль — так нам проще молчать вдвоем.
А до лета — кино, титры рвутся в последний кадр. Дрогнет рябью экран, потемнеет совсем экран.
А потом будет жизнь, где я сплю на твоих руках.
И ты куришь, решив не будить меня до утра.