Ты знаешь, так внезапно и легко прорвалась пелена, исчезли шоры, все наши разговоры, споры, ссоры остались бесконечно далеко. Так просто объяснить былой порыв безумьем, недомыслием, пороком… Но раны затянулись ненароком, и вскрылся омерзительный нарыв. Остались только боль и пустота, как небеса в ночных разрывах молний, хоть пустоту несложно и наполнить, когда она не так уж и пуста, когда, поняв, что горе — не беда, достаточно желанья и сноровки… Но старый дом от новой меблировки не станет домом новым никогда.
Ты знаешь, я опять пишу, но в стол. Кромсаю, рву листы, ломаю строки. Но новые выходят кривобоки, и в рифму вечно просится глагол. А образы скупее и бледней, а кровь течёт так вяло и лениво…
И хочется пожить неприхотливо, забыв о фейерверках прошлых дней, но как-то всё неправильно, увы, адреналин мутит, трясёт и гложет. А сердце не справляется. Не может. Отдельной жизнью жить от головы.
Эх, сука-память…
Пыточная тьма выносит мозг, вытягивает жилы, а мы ещё как будто даже живы, но я уже давно сошёл с ума. Мы в двух мирах. Ни тот, ни тот не мой. Я испросил бы права на надежду, чтоб встретиться ни там, ни там, а между, но я уже давно не твой герой. Я помню запах, голос и глаза, взрыв ощущений, камерность эмоций, и хочется напиться, уколоться, забыться и утратить тормоза…
Но ты уже давным-давно не та… Есенин бы сказал (а с ним я дружен), что «…не нужна Вам наша маета, и сам я Вам ни капельки не нужен. .».
Волшебный мир, закрытый на засов…
Рисованый очаг над старой дверцей…
Вот только аритмично бьётся сердце…
Сижу.
Пишу.
Светает.
Шесть часов.