10 декабря 1964 года

Свершилось!!!
Я явился на белый свет, о чём и заявил во всеуслышание.
Когда я ещё был во чреве матери, я частенько подслушивал её разговоры с отцом.
— Вот увидишь, у нас дочь будет! — уверяла мать отца. — И фельдшер, и врач в один голос заверяют! Все признаки говорят в пользу дочери!
Я подсмеивался над матерью и горе-пророками из районной больницы. Погодите, думаю, я вам покажу дочь!
Откровенно говоря, мне не очень нравилось и поведение отца. Он приготовился, заранее смирился с рождением дочери. Иногда даже обидно становилось! Мальчишка как будто никому не нужен. Хоть реви! Но я не ревел. Зачем плакать, если никто тебя не слышит, никто не пожалеет.
Ещё я знал, что папа занимается стихоплётством, что он начал писать стихи с 13 лет. Плох тот сын, который не идет дальше своего отца. Я начал сочинять стихи с самого рождения. Моим первым произведением было:
— У-у, -а, -а!
Рифма не совсем точная, но вполне современная. Если бы в роддоме выходила стенная газета, — скажем, под названием «Вопли и сопли», — думаю, моё произведение увидело бы свет.

11 декабря

Нас трое в детской палате. Комнатой смеха её не назовешь. Это скорее комната плача. Да и как тут не плакать! Лежишь в сырости полчаса, час, и никто тебя не перепеленает. Акушерки и нянечки сплетничают, рассказывают друг другу последние известия и на нас ноль внимания.
Ну, а мы хоть молодые, да ранние. Пробуем воззвать к их совести. Тот из нас, кто первым проснулся, нажимает на голосовые связки и будит второго. Двое без труда прерывают сон третьего. (Получается что-то вроде цепной реакции). И вот уже три луженых глотки сотрясают воздух.
Вы думаете, няня спешит к нам, бежит спотыкаясь? Ничуть не бывало! Няня и акушерка по-прежнему работают языками. Ага! Я понял в чём дело: для них детский плач — обычный производственный шум, как для пилорамщика визг пилы, а для токаря скрежет металла.
— Пусть поплачет ребенок, — рассуждают больничные тетки, — лёгкие крепче будут!
Теперь-то я знаю, что не о наших легких они беспокоятся, а легкой жизни ищут.

13 декабря

Папа рассказал маме, как он съездил на совещание писателей. Там его спросили:
-Ты почему опоздал?
-Не хотел ехать с пустыми руками, — ответил папа.
-Ну, и как?
-Я создал в соавторстве с женой произведение, о котором говорят все знакомые, а скоро, может быть, весь мир заговорит, увесистое! 4 килограмма 100 граммов тянет.
Писатели, с которыми папа беседовал, не догадались, что речь идет обо мне. Не смешно ли, а? Есть ещё юмор на свете!

18 декабря

Сегодня папа забрал нас с мамой из роддома и увез домой. Роддом — это не родительский дом. Он изрядно надоел — и мне, и маме. Ехали на мерине с кличкой Весёлый. Весёлое имя, хорошая примета!
Дома меня ждало странное сооружение, которое мама назвала люлькой. Мне сразу показалось в ней тесно. И кто только придумал эту маленькую деревянную тюрьму для невинных младенцев!
В квартире мне понравилось: тепло, светло. Мама всегда под боком. Жаль только, что наше трио распалось. Но ничего, подрастем — встретимся, снова споемся. Как вот только звали моих соседей по палате?..

21 декабря

Сосу грудь, дышу, расту.
Время от времени ставлю печать на пеленку — не глядя. Точь-в-точь, как это делает какой-нибудь большой начальник. Мама у меня как секретарша — только успевает подносить новые бумаги, то есть, я хотел сказать, пеленки.
Сегодня мама побежала в больницу за бюллетенем, со мной остался папа. Когда я почувствовал голод и заорал благим матом, папа пропел мне на мотив песни Риты из кинофильма «Бродяга»:
Уже обед,
а мамы всё нет.
А у папы пока
нет ни капли молока.
Ничего, мне понравилось. И его шуточные стихи показались мне не лишенными юмора:
Так и жили Дима с Костей:
Мяса не было — глодали кости.
Молока не было — соску жевали.
Так они жили и поживали.
Между прочим, отец заверил меня, что соску достал по знакомству.
— Это не обычная соска, — втолковывал он мне. — Чего в ней только нет! Жиров нет, белков нет, углеводов нет. Я уж не говорю о разных там витаминах!
Я не верю папе: он, наверно, шутит. Я буду сосать пустышку до тех пор, пока не высосу из неё чего-нибудь вкусного. Я упрямый!

26 декабря

Сегодня я совершил первое в жизни путешествие по железной дороге. Мама с папой повезли меня в Алейск. Дул сильный ветер, и я глотнул-таки свежего воздуха. Сначала я думал, что ради этого меня и вынесли на буран, но потом понял, что это не так. Оказывается, папа с мамой хлопочут о том, чтобы у меня была фамилия.
Да, у меня до сих пор нет фамилии. Имя есть — Константин. В переводе на русский оно означает «постоянный». В выборе имени сказалось легкомыслие моих родителей. Им хотелось бы, чтобы я был постоянным в дружбе, в любви, в своих убеждениях. А что если бы я стал постоянно орать или, скажем, постоянно чихать? Но не буду их подводить, постараюсь оправдать их ожидания.
Что касается фамилии, то тут мои дорогие родители проявили ещё большее легкомыслие. Разве не могли они до моего появление на свет расписаться в загсе.
Отец, неся меня на вокзал, на все лады ругал семейное законодательство, честил засевших в судах бюрократов:
— Ради кого мы затеяли эту поездку? Ради Кости. И его же мы можем погубить. Кто придумал и создал гигантскую бюрократическую машину? Человек. А кого давит эта машина? Человека.
В рассуждениях отца я находил логику, а вот в том, что он нес меня, держа мои ноги выше головы, я никакой логики не увидел.
В Алейске я познакомился с бабушкой Валей, тётей Ликой, двоюродной сестрой Наташкой.
Мама благополучно развелась со своим первым мужем. Что это значит, не знаю. Ещё больше запутал вопрос папа: он сказал, что приехал в Алейск «развести свою пилу». Странный народ эти взрослые!

30 декабря

Сегодня я первый раз улыбнулся. А что мне не улыбаться? Папа спел мне такие смешные песенки!
Ты, Костюшка, красив сам собою,
Тебе от роду двадцать дней.
И хотя ты парень малость бестолковый,
Тебя нет ближе и родней.
Это первая. А вот и вторая:
Я вам не скажу про всю Топчиху —
Вся Топчиха очень велика,
Но вот все знакомые, родные
Обожают Костюху-сопляка.