Утром наш дружный коллектив собрался на местном пляже. Тупое лежание под солнцем многим нравится. Это называется отдыхом на крымском берегу. Газеты, карты, анекдоты и симпатичные женщины. Зонтики, крем для загара, вино и отчаянное обжорство.
Залезаю на «свою» любимую скалу и, надев шерстяной свитер, ласты и маску, я прыгаю в море. Уже в воде вставляю гарпун в пневматическое ружье. Мне не нужно смотреть на берег. Я помню свою подводную дорожку до отмели за маяком на мысе Сарыч.
Только не нужно забывать смотреть вперед. У меня уже была печальная попытка утопления какой-то гражданки. При очередном гребке рука опустилась на ее голову. От внезапности удара дама ушла под воду и вибрируя конечностями стала пить воду. Думаю, как бы ей не стало плохо? Ныряю вниз и, схватив ее за трусы и верхнюю часть купальника, приподнимаю голову над водой. Отдышавшись, она начинает громко кричать. Это не просто вопли. Это звук сирены скорой помощи.
Опускаю ее под воду. Крик обрывается. Снова приподнимаю вверх и, выплюнув дыхательную трубку, говорю: «Извините, я вас просто не заметил, я нечаянно». Но результат тот же. Она кричит еще громче.
«Заткнись, утоплю !», — шепчу ей в самое ухо.
Наступает тишина. Она икает, но начинает правильно двигать своими конечностями и уже может держаться на воде. Продуваю трубку и прячу голову в воду. И вижу кошмар. Ее купальник плавно опускается на дно, а она, перейдя с крика на визг, ускоренно гребет в сторону пляжа.
«Женщина, подождите, я сейчас отдам ваш купальник», — делаю я отчаянную попытку остановить ее.
-«Маньяк, садист…».
Ее ответ мне не очень нравится. А на берегу уже собирается группа спасателей. Когда она смело выходит совсем голой на берег и начинает им демонстрировать синяк на своей заднице, смелые отдыхающие из санатория начинают метать в меня пляжные камешки.
Чтобы они не волновались, я размахиваю над водой ее купальником. Намекаю, что собираюсь вернуть его хозяйке. Но они это воспринимают, как попытку маньяка похвастаться трофеями. Теперь уже крупные камни плюхаются в воду совсем рядом со мной.
Разворачиваюсь и, выбросив купальник в сторону берега, плыву в море. Им меня не догнать. Они же отдыхают. У них газеты, карты, анекдоты и симпатичные женщины. У них, как правило, толстые фигуры и самоуверенные рожи.
Дно начинает опускаться вниз. Оно теряет резкость, появляются «полянки» с пикшей. Рыбы лежат в разных направлениях. Вот и моя банка. Камни на отмели поднимаются вверх. До них не больше десяти метров. Я ложусь в полный дрейф, начинаю усиленно дышать, пытаюсь определить на какой нише сегодня расположились большие рапаны.
Плавно опускаюсь вниз и, положив ружье на камень, проплываю вдоль нижнего карниза камней. Аккуратно собираю урожай в карман своего свитера. Часа через два карман заполнился. Меня начинает потряхивать озноб, а в маске я опять вижу розовую лужицу. Крошки зубных пломб и кровь из носа это моя дань за увлечение подводным плаванием.
На берегу у нашего коллектива продолжение вчерашнего праздника. Тося коленями проводит омский расслабляющий массаж Саше Панфилову. Саша кряхтит, но делает вид, что для флотского подполковника сотня килограммов на спине это легко и даже приятно. Он еще не знает, что до конца командировки ему придется сосать валидол, а уже в Питере ему сообщат радостный для него диагноз: у него всего лишь перелом двух ребер с левой стороны грудины.
Форос действительно был несовместим с подполковником Сашей. Каждая его командировка туда сопровождалась неприятностями и легким увечьем.
Устанавливая на крыше фургона телевизионную антенну, он попросил включить телевизор для настройки изображения. Антенна оказалась под напряжением и через Сашу потек электрический ток на металлическую крышу фургона прямо через его босые ноги.
Приземление на спину с антенной в руках было относительно удачным, так как внизу рос большой кустик с могучими шипами. На этот кустик исключительно в воспитательных целях мы изредка сажали нерадивых коллег. А тут наверно вмешались небеса и усадили на него Александра Сергеевича.
Пришлось Александра сдергивать с насиженного места и плоскогубцами извлекать застрявшие в его теле колючки.
Впрочем, опыт их извлечения пригодился в дальнейшем, когда Саша выпрыгнул из заднего седла мотоцикла, потому что увидел на повороте самосвал и решил не въезжать в него вместе с водителем мотоцикла. Он скатился по склону на котором росли такие же кустики с такими же шипами. А их было не меньше трех.
Но этого Саше показалось недостаточным. Оклеенный пластырем, он выходил из рабочего фургона с трехлитровой банкой виноградного сока. Вторая сверху ступенька деревянной лестницы не выдержала его веса. Но он опять проявил незаурядную спортивную подготовку. Такую же, как и в случае с мотоциклом. Откинув банку, он сделал кувырок вперед, перекат и наступил правой ногой на осколок ранее выброшенной им банки.
Наверно мы недостаточно хорошо обработали его рану на ноге. Через наделю большой палец посинел и стал на самом деле очень большим. Подходящей обуви не было и ботинок пришлось прибинтовывать к ноге. Я попросил ребят на период лечения называть Сашу «бойцом». Раненый боец для перемещения в столовую стал использовать палку и плечо друга. Единственное подходящее по его росту плечо было у Волосевича. На тропинке они были похожи на двух белогвардейцев у ворот Дарданелл.
С пальцем явно нужно было что-то делать. Я предлагал произвести мое личное хирургическое вмешательство или, в крайнем случае, совершить дальний многокилометровый пеший переход в санаторий.
«Должны же там быть врачи.»
Все решил случай. Вечером к нам в гости пришел наш коллега Игорь Фомин с сыном. Сына тоже звали Саша. Ему было около 12 лет. Он отличался от известных мне его сверстников наивностью в сочетании с необыкновенным нахальством и тупостью.
Уже через 10 минут Игорь жаловался:
-«Ну просто не знаю что и делать. С одной стороны — жалко. С другой — чувствую, что до дурдома доведет.»
У меня появилась возможность побыть хоть на малое время священником. В самый разгар причастия раздался жуткий вопль. Это юный жеребец выпрыгнул из дверей фургона и приземлился точно на больной палец нашего бойца.
Когда мы подошли, подполковник сидел на земле и пристально смотрел в небо. Юноша скромно стоял рядом и нахальными круглыми глазами пялился на его ногу. Из раздавленного пальца вытекала уже почти чистая кровь.
«Сэр, вы, несмотря на вашу молодость, совершили почти героический поступок. Я уже два дня уговариваю дядю Сашу на проведение именно такой операции. Теперь он точно пойдет на поправку. И не бойся, кричал наш дядя Саша не столько от боли, сколько от радости избавления его от хвори.»
Я даже по-отечески погладил ребенка по голове.
«Так может мне еще прыгнуть?», — скромно спросил юноша.
«Конечно. Только не с порога фургона, а с табуретки. А не то, не дай Бог, сам подвернешь себе ногу или промахнешься при приземлении.»
Жеребец умчался искать табуретку, а подполковник потребовал произвести ему перевязку раны.
«Да не волнуйся ты Саша, у нас же в нашем хозяйстве нет табуреток.» — успокаивал я его.