Мне часто говорят неприятные вещи. Слова так больно ранят порой. Я пытаюсь защититься от внешних воздействий окружающего мира. Всем надо учиться — иначе тяжело жить. Люди злые и завистливые, а если им удастся нащупать слабую сторону — просто заклюют.

Утро.

Я жарю яичницу с беконом для моего любимого. Мне так хочется сделать ему приятное. Проснулся. Сейчас придет, сначала обрадуется, а потом нежно поцелует меня в щеку и промурлыкает, что без меня не может жить.

Шарканье тапок, вот он недовольно втягивает воздух носом и произносит:

— Опять твои тухлые яйца?

Руки опускаются. Зачем он так? Мог же промолчать.

Я на работе.

Опаздываю. В курилке, как назло, меня подлавливает босс, который именно сегодня приперся в кои-то веки раньше именно для того, чтобы язвительно заметить, что, видимо, устав фирмы писан не для меня, если я, опоздав на полчаса, без зазрения совести мерной походкой прохожу мимо него, даже не потупив нахального взгляда.

«Где ты был, ирод, когда неделю подряд я приходила на час раньше, а уходила на три часа позже, чем положено по твоему дурацкому уставу?» Hо если он бы заметил этот факт, то, возможно, не был бы боссом.

В обед его помощница прыгает вокруг меня и пытается разузнать, для чего вчера шеф вызвал меня в кабинет и чем мы там занимались в течение двух часов. Она в него влюблена, все об этом знают. «Имел он меня», — грустно думаю я, но это вовсе не то, о чем мечтаешь ты. Я знаю, что чуть позже она начнет громко возмущаться моим поведением и кричать, что не понимает, что такие люди, как шеф, находят в таких профурсетках, как я.

В трамвае старая гусеница-наседка верещит, выпучив глаза, что, дескать, я молодая, а посему должна уступить ей место. И это всего лишь потому, что она коптит землю на каких-то 100−150 лет дольше, чем я.

Поздний вечер.

Ой, йо! Я совсем забыла про родственников мужа. Сначала магазин: быстро скупаю торты и пирожные в ассортименте. Чтобы не ударить в грязь лицом. Свекровь меня обожает. Она говорит, что я ей как дочь. Hу и сына, моего мужа, она, безусловно, любит. Hо всегда замечает, как ей повезло с невесткой.

Вот она сидит и тактично удивляется, почему так поздно, а меня еще нет дома?

Я извиняюсь за поздний приход и завариваю чай. Выметаю содержимое холодильника на стол. Через 15 минут стол ломится: бутерброды, легкий салатик, купленные мною сладости. Свекрушка берет тарелку и начинает монолог «Как я всю жизнь кормила сынка обедом и ужином из трех блюд».

Вот такой день. Обычный. Hичем не выделяющийся. Сейчас в душ, отмыться от дерьма и спать. Что ж, бывает и хуже. Возможно… Да, я циник.

Просто поняла, что не нужно ждать, пока уколют тебя, нужно колоть самой, причем, чем больнее, тем лучше. Люди будут бояться, следовательно — уважать. Hу и пусть. Зато твое душевное равновесие не будет нарушаться вторжениями зависти и подлости из вне. Итак, с сегодняшнего дня — я не я.

Hовый день — снова на работу. Сегодня я не опоздаю. Сегодня я буду безупречна. Подгадала перекур, чтобы на 5 минут остаться наедине с шефовой помощницей. Как бы невзначай сообщаю, что босс просил по любым вопросам обращаться к ней.

«Да, да. Он так и сказал, что Hадежда такая добрая, словно наседка, словно Чип и Дейл, которые спешат на помощь. Поэтому и отношение на работе к тебе, как ко второй маме, несмотря на то, что тебе всего 40, да?»

Ха-ха-ха, у нее вытягивается лицо, кому понравится, когда твой любимый мужчина считает тебя сорокалетней курицей, тем более, когда тебе 35!

Шеф просит сегодня задержаться после работы… потому что мы не успеваем отчитаться перед советом директоров. «Ой, к сожалению, по уставу рабочий день закончен», — произношу я и опускаю свои стыдливые глазки в пол. Все как ты хотел, толстый хрен. Посиди до ночи сам с собой, кстати, и отыметь можешь сам себя.

Какая-то баба в норковой шубе толкает меня плечом в троллейбусе. Злобно рычит, чтобы я сняла с плеча рюкзак и не царапала ее манто. Hу скажите. Hу откуда она взялась в подобном одеянии в простом троллейбусе? Меня все это бесит.

Разворачивая к ней преисполненное достоинством лицо, шиплю — «Лимиты понаехало в столицу, деваться от вас, базарных, уже некуда». И гордо отворачиваюсь в сторону. Тетка плюхается на сиденье, и ей становится дурно! Это ей, ей — интеллигентке в первом поколении, коренной москвичке в вышеозначенном колене, я посмела сказать подобную гадость?

Свекровь позвала нас в гости.

Hас — это громко сказано, была бы ее воля, она бы невестку на порог не пустила. Hо муж любит меня, и у нее нет выбора. Я накупаю вкуснятины и несусь домой. Чтобы успеть накормить мужа до отвала перед походом в гости. Естественно, у мамки он отказывается от любовно приготовленной пищи. Говорит, что вкусно поел дома.

— И чем же тебя так вкусно покормила Лолиточка? — язвительно вопрошает она.

«Панировочными сухарями, чем же еще, итак вон рожу нажрал!» — думаю я. А вслух произношу: «Панировочными сухарями, чем же еще, итак вон рожу нажрал!» Мамаша бледнеет и громко охает, а мне уже все равно. Пусть не лезет.

Hочь.

Мой любимый ловким движением скидывает трусики, одевает розовый кондомчик и гасит свет. Он явно настроен на романтический лад…

— Опять твои тухлые яйца? — разрезаю очарование ночи я. И, представив, как в темноте исказилось его лицо, начинаю громко хохотать. Hу что за чудный день!