Или может я Иосиф?
Ну зачем мне знать твой сон?
Ходил — устал — меж облаками.
Вижу- туча. Взбил и лёг.
Тот, кто в жизни правит снами,
В небе-
на помине лёгок.
(Сон первый)
Слышу, запах аммиака.
Кто-то ватку
земле поднёс.
Солнце, что ли?-
решило заплакать,
Лучами в головы
похоронных роз.
Сколько их? Боже!
А сколько будет?
Лепестками
обвивать
смерть.
Шипами,
розы указывают людям,
как орлы орлятам,
дорогу
в небесную твердь.
Словно, родное
земли гнездовье
гонит, взывая:
ложись на крыло.
Души
погубленные войною —
Стаей,
вылетают в неба окно.
Солнце,
крылья лучей,
как курица,
Растворило,
и: цып, цып, цып.
Цыплята,
в гробах,
потекли по улицам.
Сонных
заводей
пересып.
Кто?
С какою?- поганой свитой
Яме носит
звонкую медь?
Вижу: жизнь,
с рукой перебитою,
отступает,
наступает — смерть.
Будут, будут ещё ранения:
головЫ, живота и ног.
Смерть погонит бичом поколение,
На спасительный русский восток.
И догонит.
Рукой протянутой,
Отступающей — дуло в висок.
Но желание
свинец раздаривать,
Остановит
проклюнувшись
срок.
И расправит
крылья Жар-Птица,
Солнца-Рябы
златой птенец…
Сон спугнул,
будто,
скрип половицы.
Но, вообще-то,
сну — не конец.
(Сон второй)
Сон
с ног на голову
опрокинулся.
Новым сном
на меня накинулся.
Поворачиваюсь на бок,
на другую сторону.
Слышу: сон другой
восклицает: здорово!
Пусть покажет что-нибудь
другая половинка.
Отличается демонстрация,
когда лежишь на спинке.
Вижу:
знаю — личное.
Где-то
в глубине подсознания.
Ребусо-ромбичное
цокольное здание.
Помещение тёмное
полуподвальное.
Плотными шторами
задёрнуто памятью.
Руки —
длинные, почему-то —
открыть бы?!
Хочется.
Кто-то приказывает уму,
с сознания светлой площади:
Беги!
Перебераю ногами колченогими.
Вырываюсь.Смотрю — бегу,
не зная куда,
с двуногими.
Крикнуть хочу:
куда?-
вот остановка!
Руку поднимаю махнуть —
А!-
в руке
винтовка.
Затвор передёргиваю.
Не отступать.
В воздух — предупредительный.
Выстрел-
(слыхали, как стреляет пистон?) —
пробкою,
неубедительно.
Как всегда,
на себя примеряю случай.
Думаю: вроде дылда такой,
а не сделал лучше.
Что же ожидать
от этих коротышек?
Бегут,
на ходу,
пользуются средствами от подмышек.
Зачем, думаю, не приоткрыл завесу?
Марафонить
с этими
всё равно не интересно.
Иду, понурый, по какой-то улице.
Дорогу
мне
перебегает чёрная курица.
Знаю: плюнуть налево,
если кошка.
Шарю по-карманам,
в поисках крошек.
Есть.
Цып, цып, цып — идёт.
Ладонь протягиваю, вижу:
ворон открывает рот.
Кар — клацаньем
клюва сталистого.
Вор-сон снова
себя перелистывает —
Разлетается,
как
тыщи
камней, по воде,
в разные
стороны
брошены,
которые
разлетаясь
говорят будто бы:
ХО —
РО —
ШЕ —
ГО.
Достигая цели,
роятся
на продолжения,
И хо-ро-ши-ми продолжают
себя
предложениями.
Жаль, не учил
таблицу умножения.
Сон потерял
счёт предложениям.
(Сон третий)
Вижу подобное-
во сне ворочуюсь.
Левой демонстрации
ворваться
в сон
хочется.
Безграмотность, запятыми-тараканами,
разбегается дорогами незнания.
Зато, музыка,
над листами-пюпитрами,
ударяет в буквы
кочками муравьиными.
И они строятся,
строчки —
с небес павшие,
А вырастая
упираются в небо
вавилонскими башнями.
И уже не скажешь,
что мой стих
насекомыми покинутый,
когда видишь зАмок
созданный расой
буквочных термитов.
Или очень на них похожих:
на скафандре —
антенны рожек.
Музыку
передаёт
передатчик.
Целый кусок симфонии
пролетает дальше.,
осыпая меня столбом пыли
от нотами
взброшенных крылий.
Ручка-смычок
рассекает воздух.
Движения
сабельные- рубящие.
Собираю, складываю в повозку
кубики, строить будущее,
нарезанные
кирпичики эфира,
под музыку
альфы пёсьеной.
Ангажементом лиры
вытягиваю себя,
как синус из прямого угла,
за волосы.
Натыкаюсь на оленя с вишнёвым деревом.
Тяну-
добавляю скорости.
В эфир-
золотыми перьями-
раскрываюсь-
на чистом диске
появляются первые записи.
Вечность звонит мне:
ты в списке.
На презентации быть обязательно.
Не отвечаю.
Плывёт улыбка-
фиксацией мига прошедшего.
Реакцию
тела
своего
встречаю,
как свидетеля произошедшего.
Целый день туда-сюдакал.
С ног- на голову вставал.
В перерывах
морзе
квакал —
Маяком передавал:
Вырос.Вырос.
Знаю.Знаю.
Словом
так
я не владел.
И уже небесный клирос:
«Новое — для новых дел».
Три-четыре сотни строчек,
Разместилось
в разность мест.
в книге длинную цепочку
вывел
простокарандашный перст.
(Представляю, какое
произвожу впечатление,
если на лицах, на меня взирающих,
появляются человеческие выражения,
с застывшей в глазах
разумной сосредоточенностью.
Вероятно, думают: точно
чокнутый).
Между быта-часами
вывёртываюсь,
принимаю луны отражения-
солнечные зайчики.
Тянется рука
за ручкой
привычным движением,
и плывут по клавишам-тетради
тренированные пальчики.
Все
рекорды
мои
прошлые-
битые!
Пятьсот сорок строк
непрерывной записи!
Мысль извергнуть себя силится
восторгом
и падает в пропасть радости:
ни-
фи-
га-
себе!- из глубины
осчастливлено.
Эхо
радостное
живёт
в той
пропасти.
Ни-фи-га себе,
осчастливлено,
обратной связью
в мозгу разносится.
Доходя до последних строчек,
Не найдя причины для торга,
Рвутся звенья златых цепочек
стоп-кадрами
застигнутого
врасплох восторга…
Думаю,
дёрнул чёрт, —
не иначе.
Не слал бы я сам
этот
сон
прерывать,
себя переворачивать.
(Сон четвёртый, заключительный)
Вижу: времени скорлупой скованный,
как бочка, кольцами определённых срокОв.
Словно я — верблюд двугорбый,
но к полётам- не готов.
Помню: как хотел, давно,
Чтобы мне всегда светилось.
Вышло: я кричал в ведро
Пустое — переполнить силясь.
Как верблюдом, сидел в гнезде.
Двугорбым, не умещался.
Снизу пальцем показывали все:
Глядите — попался.
Ладонь растопыриваю,
смотрю, кожа на руках
словно крокадилия,
но прошедшая адаптацию.
Сделано из рептилии,
сам себе хвастаю.
Вижу: люди, как крокодилы,
хоть и пращуры у них были
и серебряные тоже.
Не говорю, что они дебилы,
просто труху поедают алюминиевыми ложками.
Всё у них прошёл —
ни одной лошади —
некоторым художественным восприятием —
проехало
по головы-площади.
Дерево, корнями врослое
в определённую точку земли.
В одном месте,
от младенца- до взрослого,
кольца-срезы дорогу проколесили.
Тут колесишь, колесишь-
спидометр-
крутит километраж.
Без предупреждения, раз и помер.
Переезд,
на цокальный этаж.
А семена?-
идентичное продолжение?
«Церебральное!- обгоним туберкулёзное».
Девяносто процентов недоделанных,
обмениваются классическими позами.
Крикнуть хочу о главном,
о ярком, как солнце встающее.
Выпадает: Мария, как ты?
Понимаю: не недостающее.
Слышу звуки какие-то
на идише доносятся:
«Израиль хочет
снабдить
Россию картофелем».
Про себя: у Израиля много картошки.
Вот он и хочет ею, поделиться немножко.
Себе: что в России картошки даже не стало?
Другим: видимо её мало.
В ячейки-Фаррела северную дверь,
Ветер западный барабанит военным
маршем.
Открываю, кричу: не стану мерить —
бросаю в лицо наотмашь.
(Думаю про себя:
День Сурка, что ли,
на земле случился?
Сто лет прошло, а он всё стучится.
Век по небесам скитаюсь,
словно чеховский монах.
Только молот-серп за пазухой,
только облако в штанах).
Ничего не имею против
традиций западных,
перед статуей витовой
танцевать,
круги наматывая.
Не надо вынуждать мою Родину,
Выдыхать сибирское- У-
матывай.
Стена, чешуйчатым эфиром,
демонстрацией, за диском-диск.
Слышу, как картину мира
листает Перст —
экрана писк.
И вот, я вырвался оттуда.
И в небо взмыл кружа, кружа.
Природной тягой
своей
к чуду,
Достиг седьмого этажа,
неба Нового.
Вижу, разминается кто-то,
в образе орла двухголового,
По приседал — ласты под мышку
и карабкаться стал
на небесную вышку.
Этот нырнёт.
В себе уверенный.
В глубине проплывёт
и вынырнет: не верили!
Смотрю: облако,
глядит Разиным.
Думаю, про себя: безобразие.
Кто-то шёпотом:
роли избраны.
У истории- свои Визборы.
Четвёрка — Добро.
Тянет квадрат на себя одеяло из треугольника.
Каждый сам за себя- девиз.
Поэтому не удивился никто,
сон последний на пузе:
фейс — вниз.
ПОди, расшифруй кто.