Даже если уедешь в такую глушь, где не ходят по двое ни псы, ни бесы, этот край, несомненно, настигнет сушь, как в сюжете доходной библейской пьесы. Ибо дерзость моя и вина не в том, что не верю в псалмы и не строю башню, я заглядывал в ночь, прислонясь плечом к старой двери того, кто не просит дважды.
Там нет ангелов вещих и нет суда, не пылятся в углу золотые книги… Абеляр там читает стихи с листа, Элоиза смеётся, рассыпав блики красной меди волос поперёк лучей, в этом диком краю неземном, бумажном. Он горит так легко на исходе дней, осыпаясь в ладони огнём и сажей.
Даже если уедешь в такую глушь, где забудешь и губы твои, и тело, эту глушь, несомненно, настигнет сушь, будет лист поутру абсолютно белым. Ничего не найдёшь на земле впотьмах /я заглядывал в ночь, прислонившись к двери/… Вся живая вода на твоих губах, оттого лишь в губы твои и верю.