- Все хорошо, — сказал врач. — Лежите сейчас спокойно и расслабьтесь.
Казалось, его голос звучал где-то далеко-далеко и был похож на крик.
- У вас родился сын.
- Что?
- У вас родился cын, прелестный мальчуган. Вы ведь понимаете, что я говорю? Прелестный мальчуган. Вы слышали, как он кричал?
- С ним все в порядке, доктор?
- Конечно, с ним все в порядке.
- Пожалуйста, дайте мне на него посмотреть.
- Да, сейчас вы его увидите.
- А вы уверены, что с ним все в порядке?
- Абсолютно уверен.
- Он еще кричит?
- Постарайтесь сейчас отдохнуть. Вам совершенно не о чем беспокоиться.
- Почему он больше не кричит, доктор? Что случилось?
- Не волнуйтесь. Все хорошо.
- Я хочу посмотреть на него. Пожалуйста, дайте мне на него посмотреть.
- Любезная вы моя, — сказал врач и ласково потрепал ее по руке, — у вас очаровательный, крепкий, здоровый ребенок. Почему вы не хотите мне поверить?
- А что та женщина делает с ним?
- Вашего малыша готовят к встрече с вами, — ответил врач. — Его сейчас умывают, только и всего. Тут уж вам надо немножко потерпеть.
- Вы клянетесь мне, что он здоров?
- Я клянусь вам. Так, а теперь лежите спокойно. Закройте глаза. Ну-ка, закрывайте. Вот так хорошо. Очень хорошо. Славно…
- Я молилась, я так молилась, чтобы он не умер, доктор.
- Конечно, он не умрет. Почему он должен умереть?
- Потому что другие…
- Что вы сказали?
- Потому что другие у меня все умерли, доктор.
Врач стоял возле кровати и смотрел на бледное, изможденное лицо молодой женщины. До сегодняшнего дня он ее никогда не видел. Жена хозяина пансиона, которая поднялась, чтобы помочь при родах, рассказала ему, что ей было известно об этой паре: около трех месяцев назад супруги неожиданно появились у них в гостинице, имея при себе только сундук и чемодан. Муж работал теперь на пограничной таможне. Он, по словам жены хозяина пансиона, был пьяницей дерзким, спесивым, задиристым пьянчужкой, но молодая женщина была милой и набожной. Только какой-то очень унылой — она никогда не смеялась. Ни одного раза за все эти недели хозяйка не видела, чтобы та хоть раз улыбнулась. Ее муж якобы был женат уже в третий раз; говорили, что его первая жена умерла, а вторая развелась с ним из-за чего-то очень дурного. Но это были только слухи.
Врач наклонился и подтянул одеяло на груди у пациентки.
- Право, вам не стоит волноваться, — сказал он мягко. — Ваш малыш — самый что ни на есть нормальный ребенок.
- То же самое мне говорили и про остальных. Но я их всех потеряла, доктор. За последние восемнадцать месяцев я потеряла троих детей. Поэтому не осуждайте меня, если я сейчас так боюсь за этого.
- Вы сказали: троих?
- Это мой четвертый… за четыре года.
Врач неловко переступил на голых половицах с одной ноги на другую.
- Вы не можете себе представить, доктор, что это значит потерять всех детей, всех троих, по очереди, одного за другим. Я до сих пор вижу их перед собой. Личико Густава я вижу так отчетливо, как будто он лежит сейчас возле меня. Густав был таким красивым мальчиком, доктор. Но он постоянно болел. Это ужасно, когда они всё болеют и болеют, а ты не можешь им помочь.
- Я знаю.
Женщина открыла глаза, чтобы посмотреть на врача, и снова их закрыла.
- Мою дочурку звали Ида. Она умерла незадолго до Рождества. С того времени прошло всего четыре месяца. Если бы вы только могли видеть ее, доктор…
- Сейчас ведь у вас новый ребенок.
- Но Ида была такой хорошенькой.
- Да, — сказал врач. — Я знаю.
- Откуда вы можете это знать? — воскликнула женщина.
- Я убежден, что она была очаровательной малышкой. Однако ваш новый ребенок ей ни в чем не уступает.
Врач отвернулся, подошел к окну и стал смотреть сквозь стекло на мокрый, серый апрельский день. Тяжелые дождевые капли барабанили по красным черепичным крышам домов.
- Иде было два годика, доктор… и она была такой хорошенькой, что я все никак не могла на нее наглядеться. Утром я одевала ее, и потом не спускала с нее глаз до тех пор, пока не укладывала ее вечером целой и невредимой в ее кроватку. Я все боялась, что с ней может что-нибудь случиться. Густав умер, мой маленький Отто тоже, и она была всем, что у меня осталось. Иногда я поднималась ночью с кровати, тихонько подходила к Иде и близко наклонялась к ее ротику ухом, чтобы убедиться, что она дышит.
- Постарайтесь сейчас отдохнуть, — напомнил врач и подошел к кровати. Вам надо набраться сил.
Лицо женщины было белым, точно из него ушла вся кровь, вокруг рта и носа лежала легкая голубовато-серая тень и пряди волос, падавшие ей на лоб, липли к влажной от пота коже.
- Когда она умерла… Я опять была беременна, когда это случилось, доктор. Новый был во мне уже почти пять месяцев, когда умерла Ида. «Я не хочу!» кричала я после ее похорон. — «Я не хочу нового ребенка! Я похоронила уже столько детей!» А мой муж… он расхаживал с большой кружкой пива между гостями… он повернулся ко мне и сказал: «У меня для тебя сюрприз, Клара. Одна хорошая новость». Вы можете себе представить, доктор? Нашего третьего ребенка только-только опустили в могилу, а он стоит там с кружкой пива в руке и говорит, что у него есть для меня хорошая новость. «Сегодня меня перевели в Браунау», — сказал он. — «Можешь начинать упаковывать чемоданы. Это будет новый этап в твоей жизни, Клара», — добавил он. — «Новое место и новый доктор…».
- Прошу вас, вам нельзя столько разговаривать.
- Вы же и есть тот новый доктор, да?
- Конечно.
- И мы находимся в Браунау?
- Да.
- Мне страшно, доктор.
- Вам нужно постараться отогнать от себя этот страх.
- Как я могу после всех потерь надеяться сохранить четвертого?
- Вам нельзя думать так.
- Я не могу по-другому. Я уверена, что у моих детей это наследственное. Поэтому они умирают. Не иначе как поэтому.
- Вздор.
- Знаете, что мой муж сказал, когда родился Отто? Он вошел в комнату, наклонился над колыбелью, в которой лежал Отто, и вскричал: «Почему все мои дети такие мелкие и худосочные?!»
- Определенно, он не мог сказать такого.
- Нет, сказал. И потом засунул голову в колыбель к Отто, как будто хотел получше рассмотреть какое-то крошечное насекомое, и проворчал: «Интересно, почему они не могут быть чуть покрупнее. Это все, что мне хотелось бы знать». Через три дня Отто умер. На третий день мы еще быстро окрестили его, и в тот же вечер он умер. И потом умер Густав. И потом Ида. Они все у меня умерли, доктор… и весь дом вдруг опустел…
- Не надо сейчас об этом думать.
- А этот — очень маленький?
- Нет, совершенно нормальный ребенок.
- Но — маленький, ведь правда?
- Ну, очень большим его, конечно, не назовешь. Однако именно такие дети бывают обычно чрезвычайно стойкими и выносливыми. Вот представьте-ка себе, фрау Гитлер, через год, примерно в это же время, ваш мальчик уже будет учиться ходить. Разве не наполняет эта мысль ваше сердце радостью?
Она не отвечала.
- А через два года он будет щебетать без умолку и сводить вас с ума своим лепетом. Вы уже подыскали ему имя?
- Имя?
- Да.
- Не знаю. Не совсем. Кажется, мой муж говорил, что если это будет мальчик, то он назовет его Адольфусом.
- Адольф, значит.
- Да. Моему мужу нравится это имя, потому что Адольф по звучанию немного похоже на Алоиз. Моего мужа зовут Алоиз.
- Чудесно.
- О Боже! — воскликнула она и вдруг приподнялась в кровати. — Когда родился Отто, меня спрашивали то же самое. Это значит, что он умрет! Вы хотите сейчас окрестить его без формальностей, ведь так?
- Ну, что вы, что вы… — врач мягко взял ее за плечи. — Как вы могли подумать такое? Клянусь вам, что вы заблуждаетесь. Я просто любопытный старик и люблю поговорить об именах. Адольфус, по-моему, звучит очень неплохо. Одно из моих любимых имен. Посмотрите-ка… вот и он.
Хозяйка, несшая младенца высоко подняв его на своей объемистой груди, с сияющим видом держала курс на кровать.
- Вот и ваш ненаглядный! — громко сказала она. — Вы хотите взять его у меня? Или положить его рядом с вами?
- А он тепло укутан? — спросил врач. — Здесь ужасно холодно.
- Не беспокойтесь, он уж точно не замерзнет.
Ребенок был плотно обернут белой шерстяной шалью, оставлявшей открытой только его крошечную красную головку. Хозяйка осторожно положила его рядом с матерью.
- Вот так, — сказала она, — теперь вы можете любоваться им вдоволь.
- Мне кажется, он вам понравится, — произнес врач с улыбкой. Красавец-малыш.
- А какие чудненькие у него ручки! — восторженно заметила жена хозяина пансиона. — Какие длинные, нежные пальчики!
Мать не двигалась. Она даже не повернула головы, чтобы взглянуть на своего ребенка.
- Ну, что же вы, милая! — воскликнула хозяйка. — Он же не кусается!
- Мне боязно смотреть на него. Я просто не могу поверить, что у меня снова есть ребенок, да к тому же еще и здоровый.
- Давайте, давайте, довольно чудить.
Мать медленно повернула голову и ее взгляд упал на маленькое, необычайно мирное личико, покоившееся рядом с ней на подушке.
- Это мой ребенок?
- Разумеется.
- О… о… какой он хорошенький…
Врач отошел к столу и начал собирать свои вещи. Мать лежала в кровати, смотрела на свое дитя, улыбаясь поглаживала его и издавала тихие звуки радости.
- Адольфус, — шептала она. — Мой маленький Адольфик…
- Ш-ш! — донеслось со стороны хозяйки. — Вы слышите? Кажется, идет ваш муж.
Врач отворил дверь и выглянул в коридор.
- Герр Гитлер?
- Да.
- Войдите, пожалуйста.
Тщедушного вида мужчина в темно-зеленой форме тихо вошел в комнату и с ищущим выражением в глазах стал оглядываться по сторонам.
- Поздравляю, — сказал врач. — У вас родился сын.
У вошедшего были огромные бакенбарды на манер кайзера Франца Йозефа и от него сильно разило пивом.
- Сын?
- Да.
- И как он?
- В полном порядке. Как и ваша супруга.
- Хорошо.
До странного жеманными коротенькими шажками отец приблизился к кровати своей жены.
- Ну, Клара, — сказал он, улыбаясь из-под усов, — и как прошли роды?
Он наклонился, чтобы посмотреть на ребенка. Он наклонился ниже. Быстро, порывисто наклонялся он все ниже и ниже, пока его лицо не оказалось в каких-нибудь пятнадцати-двадцати сантиметрах от детской головки. Жена подняла на него умоляющий взгляд.
- У него замечательные легкие, — объявила хозяйка. — Вам надо было слышать, как он кричал. Едва только он показался на свет, как уже орал во всю глотку.
- Но… боже мой, Клара…
- Что такое, дорогой?
- Он ведь еще худосочнее Отто!
Врач поспешно выступил вперед.
- У ребенка нет никаких недостатков, абсолютно никаких.
Муж медленно выпрямился, повернул голову и посмотрел на врача. У него был вид сбитого с толку, растерянного человека.
- Нечего рассказывать мне сказки, доктор, — сказал он. — Я все знаю. Этого постигнет такая же участь, как и всех остальных.
- Послушайте-ка меня., — начал врач.
- А вы знаете, кстати, что случилось с другими?
- Не думайте больше о других, герр Гитлер. Вы должны верить в этого.
- Но такой маленький и хилый!!!
…