Ляжешь поздно, когда пропитаешься Гёте и виски,
Будешь думать: откуда приходят такие слова,
Как слагается повесть и полнятся раненых списки —
Тех, что книги читают, в прицел подставляя сердца?
Тех, что пишут их кровью, и сами не знают об этом,
/пока хватит чернил — будешь жить, а потом — за порог/.
И не веришь всерьёз, что тебя называют поэтом,
Потому, что не знаешь кто автор тобою написанных строк.
Словно пишешь себе из какого-то тёмного века,
Где звучали мечи камертоном к короткой судьбе,
Там, где шут за окном задыхался от горького смеха,
Пока ты умирал, прижимаясь щекою к траве.
И горел манускрипт, и пылало закатное солнце,
И хотелось дышать, но дыхание выкрал туман…
Словно маленький чёрт его выпил до самого донца,
И ладонь приложил к твоим синим, открытым глазам.
Ляжешь поздно, когда в переулках исчезнут все тени,
Когда кончатся рифмы, и выскользнут сонно во тьму.
И поймёшь, что века — это только слова и ступени,
Только вверх или вниз — это ясно Ему одному.