Полжизни пройдет в романтических ссорах
с судьбою, да в водке с мороза,
когда и тебе перевалит за сорок —
рассеются поздние слезы,
и молвишь: довольно, служения ради,
испытывать грешное тело…
Белеют страницы старинной тетради.
Белы монастырские стены.
Что ж — отголосили слова, отолгали,
стекает росой по оврагу
бесшумное время расчета с долгами
за уголь, свинец и бумагу.
А воздух, похожий на воду речную,
течет — безоглядный, лиловый, —
покуда молчишь, свою гордость ревнуя
к непрочности шелка земного.
Лишь изредка вдруг пролепечешь на русском
наречии — хриплом, упорном —
о хрупкости, недолговечности, узком
луче между алым и черным.
И был ты писатель, а стал ты проситель,
как нищий у Божьего храма.
Простой человек, муравьиный строитель
любви из подручного хлама.