Мир понятен и прост оттого, что я вспомнил о смерти —
Старый бог во мне умер от вечных, но призрачных ран.
Я проснулся счастливым под тихую музыку Верди,
С новой нежностью в сердце к написанным прежде стихам.

День ложился в ладонь и лучом, и пером, и черникой —
Ты брала меня за руку, линий меняя исход.
И чернильные пятна от ягоды тёмной и дикой,
Оставались на пальцах, на загнутом краешке нот.

Словно умерший бог мне простил все грехи и сомненья,
Всё, что сам я не смог ни себе, ни живущим простить.
Словно детство моё вместе с музыкой вышло из тени,
Открывая мне тайну знакомого слова «любить».

А когда ты уснёшь на моём онемевшем плече
/После тысячи миль, после пуль ошалевшей эскадры/
В этом маленьком трюме, на подступах к новой зиме,
Я, наверно, пойму, что такое и медь, и литавры.
Это вовсе не голос продрогшей в походе Судьбы,
Это даже не век, что тебя признаёт за героя —
Это только слова на ладонях опавшей листвы,
Ледяная вода от Невы до Балтийского моря.

Галилейским теплом одарил меня сумрачный Бог,
Когда спал Петербург, обернувшись плащом из тумана.
Я читал тебе вслух откровения в несколько строк,
Понимая, что нет в этом трюме мне верных и равных.
Иноверец по сути — и речь, и походка не та После тысячи миль, после вечного левого галса.
… показать весь текст …

Заразите меня амнезией,
Чтоб не помнить порезы души…
Чтобы верилось, будто впервые…
Чтоб исчезли обид этажи…
Чтоб дышалось, как в детстве далёком,
Без немеющей боли в груди…
Чтоб любовь без расчётов, намёков…
Чтобы светлое там… впереди…

Или нет… Заразите удачей,
Чтоб сбывались надежды, мечты…
Вот смотрите, уже и не плачу,
А вокруг полон мир доброты…
Чтоб везло и в любви, и в работе,
… показать весь текст …