У меня нет квартиры. У меня нет
машины. У меня нет ноутбука и телефона.
У меня нет детей. У меня нет
родителей. У меня нет сестер,
братьев и дальних родственников. Порой у меня нет и меня.
Привет. Меня зовут Игорь, и я —
бомж. В мире людей я не считаюсь
человеком. Скорее грязью под
ногами. Неприятной, ненавистной и пачкающей их чистый мир. Они
ходят рядом со мной, они видят
меня, но не замечают. Мужчины и женщины, старики и дети, — все с отвращением морщат носы,
поджимают губы и с какой-то
надменной гордостью отводят
головы в стороны. Они словно
говорят: «ты сам виноват в том, что стал бомжом. Ты пропил все
деньги, когда мог вложить их в дело. Так когда-то сделал Я.
Посмотри, я лучше. Я — человек. Ты
— бомж. Я — человек. Ты — никто». А сколько укора в их ясных взглядах! Они винят меня, но я не
понимаю за что. За то, что смею
жить в их мире?..
Но, знаете, не все так плохо. Порой,
бывает, выйду вечером на улицу, да встречу добрую женщину. Она посмотрит на меня, вздохнет как-то
грустно-грустно, и протянет
буханку хлеба. Я возьму. Что ж не взять-то? Скажу «спасибо
большое» и поклонюсь даже. А у самого слезы глаза щиплют. Я поскорее уйду, чтобы она не видела этих соленых ручьев, что
мажут грязь по лицу. Сяду возле
подвала, да съем полбуханки.
Остальное отдам Адидасу — моему
другу. Такому же бездомному, грязному и голодному, как и я.
Сперва я звал его «Адик», а теперь в шутку называю Гадиком. И жить
веселее становится, когда
подзываю его, а он смотрит
непонимающе и вопрошает: «Эт я, чтоль, ГАДик?».
Иногда выдаются худые дни. Иду
порой домой (да, у меня есть дом —
я расскажу о нем позже), да повстречаю ребят шестого-
седьмого класса. Их возраст еще слишком нежен, но так зол… Они
не могут пройти мимо, ведь я для
них боксерская груша. Безобидная,
не способная дать сдачи. Пинать,
бывает, начнут. Однажды кирпичом
мне в голову кинули, да так, что я сутки без сознания в луже
провалялся. Вчера вот повалили
меня, да доской побили. Я потерял
сознание, а проснулся от того, что
какая-то юная девушка мне голову
перевязывает, да тарелку супа протягивает. А я сижу, молча
смотрю на нее и плачу. В этот раз я не могу убежать. Только стыдливо
голову опускаю, да прячу глаза за сальными прядями седых волос.
Спасибо тебе, добрая девушка. Будь здорова, будь счастлива.
А каждый вечер я иду домой.
Захожу в старый подъезд,
пропахший кошачьей мочой,
дымом сигарет и жареными
котлетами. Такой грязный дом снаружи! — и такие добрые люди
внутри. Они знают меня. И не выгоняют. Сажусь возле двери,
склоняю голову набок, да засыпаю.
А когда кто заходит и ругается, что
темно хоть глаз вырви — я просыпаюсь, достаю из кармана
куртки коробок, да чиркаю
спичкой. Путь им освещаю. Сперва
пугались, а теперь привыкли. А Андрюха, бывает, с работы поздно
вернется, да первым делом: «Гоша, ты опять на посту уснул? Включай
свет, а то сигарет не получишь!»
Добрый парень. У самого за душой
ни гроша, а мне помогает. И кормит,
и поит, и сигареты покупает.
Так и живу. Не жалуюсь. Каждый день хожу по лезвию между
добром и злом. И вот что я вам
скажу… Добра больше. Я знаю — я видел. — Гоша, ну ты опять за свое?
Включай свет, горе-электрик! Иначе
не получишь сосиску, — с шутливым недовольством говорит
парень, находясь у двери. Он опять
задержался на работе. Не щадит его начальство. Не щадит… — Ага!
Солдат спит, а служба идет?
Вставай, Гошан! Включай мне свет! -
Прости, но света нет. Ты не волнуйся, просто… спички
кончились. Андрюха начинает рыться в карманах, а потом достает
телефон. Включает фонарик и подбегает ко мне. Пытается
нащупать пульс, которого больше
нет. Но ты не переживай, только не из-за меня. Вот лучше, на, возьми спички. Там целый коробок.
Возьми и освещай себе путь тогда,
когда будет темно. Теперь сам.