На улице Дизенгофа нарядные люди в обновках,

Здесь место для променада, гуляет народ налегке

На лавочке рядом с фонтаном старушка с татуировкой,

Синие цифры кривые на тонкой сухой руке.

По нашим российским меркам курортная обстановка,
Практически вечный август и в воздухе моря соль,
И синее-синее небо, как эта татуировка,
Как родинка дальнего детства, как памяти вечная боль.

И время стирает образ играя чужие гаммы,
Лишь горечь далекой обиды в слез утонувшей реке.
Но снова четыре года, и жаркая печь Дахау,
И синяя татуировка на детской прозрачной руке.

И тоже хотелось к маме, и также катились слезы,
Портрет на стене огромный мужчины с усами крота,
Даже в июле стояли морозы, морозы, морозы,
И в воздухе пахло пеплом. И голод. И пустота.

Но если поверить Торе, все сущее вышло из праха,
И в прах, соответственно, также придет из огня катастроф.
Так может быть стала мама травой или этой птахой,
Старушка с татуировкой на улице Дизенгоф?

Старушка, конечно, знает и то, что мы знать не сможем,
На лавочке с «Мааривом» на теплом морском ветерке.
И может быть это странно, но я ощущаю кожей
Синие цифры кривые на тонкой сухой руке