Как всегда, уходишь с работы в восемь,
Надеваешь шкурку и бьешься оземь,
Подчиняясь странной метаморфозе
Типовой легенды для Василис.
Чтоб опять в лягушку из царь-девицы.
Генеральный видел бы — удивился
[Он сторонник принципа «vidi — vici"],
Но пока не ведает — веселись.
Ты шагаешь молча с зонтом и сумкой.
А весна текущая [сука сукой]
То зальет глаза похотливой скукой,
То прижмется жалостливо к ногам.
Беззащитна так же, как беспардонна.
Беспринципна так же, как бесподобна.
И ее попутавший бес, подонок,
Превращает лирику в балаган.
По Арбату прямо до «Мира Пиццы».
Потому что можно не торопиться.
Потому что хочется утопиться,
Но давно по щиколотку моря.
А потом глотает тебя метро и Пластилинно давит до первой крови.
Через час натешится, пасть откроет,
Отрыгнет в последствия февраля.
Милый дом встречает горящим светом,
Сквозняком в прихожей и креслом с пледом.
А весна неслышно заходит следом,
Чтобы в спальне с тумбочки взять таро.
И порхнут пажи меж луной и башней
К королеве кубков — тебе вчерашней —
Соревнуясь дерзостью — кто
бесстрашней.
Это все естественно и старо.
Даже шут опомнится, ляжет в ноги —
Бедный Йорик, маленький, одинокий.
Добровольно станет одним из многих,
Кто имел надежду на рецидив
Или был впервые тоской простужен.
Но тебе легко, и никто не нужен.
У тебя эспрессо на поздний ужин.
И еще два года до тридцати.