Знакомый выпускник мехмата, отец троих детей, решил подшутить над своей женой-филологом. Он подошел к ней и проникновенно сказал: «Пора узнать правду. Все трое наших малышей — не от тебя». Сначала, гласит их семейная легенда, филолог швырнула в математика тяжелый предмет мебели и только потом сообразила, что в признании имеется некая логическая нестыковка.

Понятно, что мать не может сомневаться в своем материнстве по чисто биологическим причинам (откуда, кстати, следует, что рассказанная Алексеем Алексенко история про «поддельных евреев» никак не сводится к адюльтеру у богобоязненных иудеев древности). Отцовство — совсем другое дело. Сколько у среднестатистического европейца шансов, что собственному ребенку он не отец?

Чаще всего приводят цифру в 11 процентов из спорной книги британского сексолога Робина Бейкера. Но вышла она в 1996 году — задолго до того, как генетическая экспертиза стала обычным делом.

Теперь за дело взялись биоинформатики из Католического университета Лёвена в Бельгии — и предложили свой способ подсчета бастардов на основе анализа Y-хромосомы. (Слово «католический» в названии может навести на мысль, что это нечто вроде Православного Свято-Тихоновского университета, но такая мысль будет неправильной. Потому, например, что за год университет публикует существенно больше научных статей в Nature, чем все институты РАН, вместе взятые).

На руку ученым сыграло популярное хобби бельгийцев — копаться в собственной родословной. Популярным оно стало тогда, когда правительство оцифровало и выложило в сеть данные из церковных книг Фландрии (той части страны, где говорят по-голландски) за несколько столетий. Первые, довольно бессистемные, записи крещений, венчаний и отпеваний датированы еще 1590-ми. А с 1796 года ни один фламандец не мог родиться, жениться или умереть без того, чтобы это не зафиксировали документально. Поэтому разузнать все про 10−15 поколений своих предков доступно каждому второму из коренных жителей.

Таких коренных жителей и позвали участвовать в масштабном проекте по анализу ДНК, который университет затеял вместе c Фламандским генеалогическим обществом. Главное требование, чтобы прапрапрапрадед или прапрапрапрапрадед (по прямой мужской линии, то есть дед прабабки уже не годится) обосновался во Фландрии до 1800 года.

Среди 1071 участника проекта нашлись 60 пар «многоюродных братьев», которые, понятное дело, и знать не знали о своем родстве: последний их общий предок (назовем его для удобства просто прапрадедом) жил от 7 до 31 поколения назад. Большая и меньшая степени родства ученых не интересовали.

В теории, от прапрадеда праправнукам должна достаться одна и та же Y-хромосома. Это один из 46 фрагментов ДНК в ядре клетки, который передается неизменным по мужской линии. Ну то есть почти неизменным: медленно, но верно накапливаются мутации. Метод «молекулярных часов» позволяет прикинуть, как давно разошлись две ветви генеалогического дерева: больше мутаций — меньше степень родства.

У целых восьми пар из 60 показания «молекулярных часов» резко разошлись с тем, что говорит родословная. Объяснение может быть только одно: измена. Вместо обманутого мужа свою Y-хромосому передал по наследству кто-то другой.

Восемь из 60 — пугающая пропорция. Тихая Фландрия получается каким-то гнездом разврата — как у фламандца Брейгеля-старшего, который наверняка насмотрелся на местные реалии, прежде чем рисовать свои гравюры про разнообразные пороки.

Но, прежде чем обличать нравы дальше, полезно вспомнить, что измена, прервавшая эстафету Y-хромосомы, могла случиться и два, и двадцать поколений назад. А для одного поколения расчеты дают скромную цифру в 0,91 процент детей адюльтера. Это значит, что на четыре школьных класса из 30 человек найдется в среднем один ребенок, который по неведению называет папой чужого человека.

Авторы — не зря они из Католического университета — объясняют результат строгими христианскими нравами, которые установились во Фландрии со времен усмирения благочестивым герцогом Альбой аморальных протестантов (и это Брейгель тоже изобразил — на картине «Избиение младенцев»). Но потом сами же заявляют, что результат вряд ли будет сильно отличаться для Европы в целом.

Семейные ценности вроде бы торжествуют, а разврат посрамлен. Но снова требуется уточнение: рождением ребенка заканчивается малая доля измен — и даже эта малая доля дает целый процент бастардов. А такая цифра легко совместима с оценкой в 15−50 процентов для числа пар, где адюльтер случался хотя бы раз в жизни. Поэтому Брейгель, похоже, знал, что рисовать.