Ёж, по снегу промышляя в смысле пищи,
Стрекозу нашёл прозрачную в сугробе,
И любовью к замерзающей особе
Воспылал, взглянув в огромные глазищи.

Согревал её в норе сушёным мохом
И отпаивал еловым крепким чаем,
Восхищался каждым жестом, каждым вздохом,
Каждым взглядом, даже брошенным случайно.

Он в мечтаньях тайно зрил себя Адамом —
Плод запретный падал в руки прямо с древа,
Но капризная манерничала дама,
Оживившись от уюта и согрева.

Ёж крутил ей из листочков папиросы,
А она, в истоме творческого транса
Обсуждала с ним глобальные вопросы
О величии культуры декаданса.

Он измучился, выдерживая словно
На терпенье и хозяйственность экзамен.
А она ему читала Гумилёва
И космическими хлопала глазами.

Называла недотёпой и невеждой,
Без условий запрещала доступ к телу.
А весной, украв последнюю надежду,
В неизвестные высоты улетела.

Ёж, неверную глазами провожая,
От любовной абстрагировался тяги —
Хоть красивая, а всё-таки чужая,
Не компания богема работяге.

И, подумав, на свидание в беседку
С предложеньем сочетаться честным браком
Пригласил свою колючую соседку,
Интеллекта не отмеченную знаком.

Всё сложилось — в доме лад, уют и нега…
…Но во сне, под гнётом долгой зимней ночи
На него опять таращатся из снега
Колдовские немигающие очи.