наверно, тем искусство и берет, что только уточняет, а не врет, поскольку основной его закон,
бесспорно, незАвисимость деталей. /И. Бродский/
Бог лишил человека таланта
видеть краски, услышать Бетховена,
глянет он на картину Рембранта,
ценит: «Да, неплохая штуковина'-
Красота за живое не тронет,
не волнует ни небо, ни радуга…
Про таких говорят: «он дальтоник»
и «медведь наступил ему на ухо».
И жену взял не шибко красивую,
а порою бывает сердитою…
Только видит он Марью Васильевну
лет поди уж полста — Афродитою.
Время с’ело былые округлости,
краски стерты годами и бедами,
но «чурбанам» — что нежность, что грубости,
а дальтонику — крАски неведомы.
И она ему Ангелом видеться-
даже в старом, потертом халате,
среди ночи к любимой подвинется
или днем подойдет и погладит.
А когда она вдруг полотенцем —
обовьет его, в кухне колдуя,
замирает тщедушное сердце
от ЕЁ — одного поцелуя…
Мужики провоцируют, пробуй мол…
строй глазки, той — что ждет у порога…
— «Как ты знаешь, что Марья особая?
Ты ж другую — во веки не трогал?!»
Он для храбрости рюмочку тяпнет,
пригласит «одиночку» унылую,
потанцует, помнется… и ляпнет:
— «Вы красивая … Только не милая…».
Бог не дал человеку таланта —
перед ним даже Музы бессильны…
Смотрит он на картину Рембранта,
видит Саскию — Марьей Васильевной.