Я больше не нужен этому миру —
Умолкнут шаги, в тишине растворяясь,
Усталой игрушкой отброшена лира,
Покорно под плетью судьбы я склоняюсь.
В бесчувствии тают и горе, и радость,
Бегут, словно крысы, корабль покидая,
И летнего утра с горчинкою сладость,
И снега накидка слегка голубая,
И осени яркой холодная ласка,
Что так дезновенно покровы срывает,
И юного мая прекрасная сказка,
Что в соты души дурманяще втекает,
И юности прыткой щемящая память,
И детства далекие ныне восторги,
Свершенья, паденья, и злобная накипь,
Что билась когда-то о жизни чертоги…
Зачем это страннику среди пустыни?
Он солнцем сожжен и пуста его фляга.
Желания стали до боли простыми —
Вот здесь, под барханом, я тихо прилягу.
Закрою от солнца усталые очи,
Дам отдых уже помертвевшему телу,
Мой дух о судьбу окончательно сточен,
Лишь только опилки, как пепел осели.
А лира? Таких певунов миллионы…
Терзающих струны, хрипящих надсадно.
И всем нужно музы иссохшее лоно,
Но только старуха все скалится жадно.
Все ждет Казанову, дарящего щедро
Умелой рукой остроту наслаждений.
Оно проникает, рождая диезы,
Для ваших, коллеги мои, песнопений.
Но злобствовать хватит, пора расставаться
И дать отдохнуть всем — и духу и телу,
Песчинкою в эту пустыню вливаться.
Ну, где ты, старуха с косою? За дело!