Возможно, в этот самый момент вы негодуете....
Я вам наверняка говорю. Возможно, в этот самый момент вы негодуете или же вас посещают сентиментальные противоречия.
Отвергните их.
Родственники — такое же абсолютное зло, как сигареты. Я люблю сигареты. Некоторые — любят родственников. И те и другие могут испортить вашу жизнь. Вызвать импотенцию. Инфаркт. Инсульт.
Родственники достаются нам в наказание за будущие грехи. И они же — наше искупление. Если не убил, не ограбил и не изнасиловал ни одного родственника — ты уже праведник.
Матери. Эти любящие тебя до удушения создания. Они надевают на тебя две шапки и до конца твоих дней знают лучше всех, что тебе надо есть на завтрак (мы все понимаем, что овсянку на воде без соли).
Из другого города приехала знакомая. Сидим, уже пьяные. Все хорошо. Телефонный звонок.
— Да, мама. Нет, Катя (дочь/внучка) не звонила. Она в кино. Поэтому не берет трубку. Мама. Еще только половина одиннадцатого. Ей двадцать два! Я не кричу. Не волнуйся. Будет дома в одиннадцать. Целую.
— Катя. Позвони бабушке. Она волнуется. Я знаю. Я понимаю. Ты ее знаешь. Позвони. Целую.
— Да мама. Звонила. Сейчас она тебе позвонит. Не волнуйся. Спи.
— Катя! Занято? Это я с ней говорила.
— Мама! Я звоню уже десять минут! Катя звонила? Хорошо. Почему я звоню?! Я волнуюсь! Что?! Разбудила? Я эгоистка?! Это ты испортила мне жизнь!
Отцы. Они узнают нас в лицо только после совершеннолетия. В ресторанах их принимают за наших любовников.
— Ну, ничего. Вырастешь — переделаешь нос, — говорят они.
Их любовниц принимают за дочерей. Мы ревнуем их, пока они не станут немощными. Мы всех мужчин сравниваем с ними.
Наши отцы умирают, а нам в наследство достаются их украинские жены, о которых мы никогда не слышали. Жены ловко оттяпывают половину имущества и оставляют после себя шелуху от семечек под кроватью.
Дяди и тети. Братья и сестры.
Мы можем не слышать о них годами. Но как только у нас дела идут в гору, все эти родственники начинают болеть. Тяжело и по очереди. У всех дядьев аденомы простаты. Сестры беременеют — и, конечно, их бросают мужчины без копейки на съемной квартире. Тетям вырезают грыжи. Братья попадают в аварии.
— Моя сестра отхватила две трети наследства. Она глупая. Подлая. Наглая. Но она моя сестра. Она была первой женщиной, которая показала мне себя без трусов. Она стащила мамины золотые украшения. Я все равно люблю ее. Она моя сестра.
Еще есть бабушки и дедушки.
— Это я понимаю, что ты журналистка. А на жизнь-то ты как зарабатываешь? — неожиданно спрашивают дедушки на своем юбилее.
— С таким ростом тебя никто замуж не возьмет, — уверены бабушки. — И тощая. Как глиста.
Все родственники в заговоре. Они хотят тебя обобрать и унизить. За это они готовы дать тебе ложное чувство тыла. Возможно, в трудную минуту они тебя пригреют, накормят и напоят, но ПОТОМ (?) точно прирежут во сне, чтобы добыть проездной на метро и просроченную карту Сбербанка.
— Ты несчастливый человек, — внезапно говорят тети. — Я же все вижу.
После того как сестры первый раз бьют тебя стулом по голове, чтобы отобрать куклу, подаренную на твой день рождения, они уже никогда не меняются. Та же стратегия.
Родственников принято любить. Эхо первобытно-общинного Ужаса. Мы — Семья. Один за Всех. Все против Одного.
Мать дала жизнь. Отец тоже. Оба два превратили ее в кошмар. Нельзя. Потому что. Надень шарф. Ты курила?! Вынь руки из-под одеяла. Будешь делать то, что я говорю. Потому что я так хочу. Ты мне не дочь.
Кто эти люди?
Ладно, у нас один нос на всех. И волосы. Спасибо, густые. Спасибо, бл…, жидкие и ломкие.
Я слушаю Игги Попа. Они — Эдуарда Хиля. Нам весело вместе.
«Жениха-то не нашла?»
«И что за профессия такая — пиар?»
«Тоже мне — зацепила себе мужика в татуировках. Несерьезно это».
Критика, критика. Ни одного доброго слова. Одна суровая, как зима в Норильске, оценка.
«Мама, я хочу трахнуть тебя. Папа, я хочу тебя убить» (Джим Моррисон).
Сначала родственники воспитывают тебя. Потом ты их. Невоспитанными — недрессированными они откусят тебе голову. Их надо любить отстраненно и властно, как ротвейлера. Иначе с цепи сорвутся.
Их надо бросать, как курить, а после первого стакана портвейна любить опять. И раскаиваться в этом назавтра.