***

Этот пёс, если назвать по ровной светло-серой окраске — Пепел, был молод, силён, хорош собою, свободен… и до воя несчастлив.

Райская жизнь, никаких забот, всегда тепло, пропитание достаётся запросто, подойди к любой закусочной или кухне санатория, а из столовой сердобольные дамы ещё вынесут в бумажной салфетке лакомый кусок, чтобы посюсюкать над красивым, чистым псом. Собаки чистоплотны, когда есть возможность. А тут море — хоть не вылезай. Компания добродушная, даже порядочной драки не припомнишь… Чего тебе ещё? Но неужто живёшь на свете только для того, чтобы кормиться? Тогда надо бы родиться таким, как Тяв, например, слабеньким трогательным увальнем с крольичьим ростом и мужеством. Зудит в каждой жилочке Пепла, жить мешает разящая сила его мышц и клыков, которая никого не разит. До боли переполнила отважная преданность его сердце, которое никому не предано. Даже не разумом, кровью понимает пёс, что рождён для тяжёлой опасной службы, для смертного боя за Великого и Единственного. Он был у Пепла, обязательно был, но когда-то они потеряли друг друга. Пёс мучительно старался вспомнить голос, запах… Главное дело его было найти потерю, которую он никогда не имел и не терял. Пепел искал хозяина.

Ещё щенком он бежал за каждым, кто ему языком поцокает, а его забывали у порога, а то и прогоняли. Он дрожал от обиды: как можно было так ошибиться? Но бежал за следующим с великой верой. Особенно тяжко бывало, когда хозяин держал его день-два, тут он уже привыкал, влюблялся… и снова оказывался ничьим. Зачем бросаешь, мне ведь ничего от тебя не надо, хоть не корми, сам добуду, хоть бей — стерплю, дай только возможность служить тебе, отдать Единственному всю силу, всю верность, даже жизнь.

Ну, берёшь мою жизнь?

Нет, никому не нужен.

А недавно был хозяин настоящий, любил Пепла и дорожил. Вот был лучший — нет, единственный месяц жизни. Правда, хозяин — всего только мальчик, слабый и хроменький, сам имел хозяев, родителей. И поначалу, вот срам-то, Пепел в этом мальчике своего хозяина не учуял. Псу всегда виделся хозяин крупным, грубым, пахнущим табаком и потом. А тут… ну поиграл с ним мальчик, вынес косточку, такое и раньше бывало.

Мальчик за обедом мяса есть не стал, подобрал остатки и с родительских тарелок, завернул в бумагу, вышел в парк. И застал свою собаку принимающей подачку от толстой дамы. Кусок застрял в горле Пепла, когда увидел он подбегающего скачками мальчика и его взгляд… Да ведь это — хозяин! А я из чужих рук… Ну виноват, обругай, ударь, и больше никогда!.. Но мальчик не проучил, не наказал, он надулся. Бухнул свой свёрток в урну и ушёл не оглянувшись.

Пепел кинулся следом, тёрся об ноги, стонал, в лицо заглядывал. Мальчик не желал замечать. С ужина хозяин ничего не нёс, а Пепел ни у кого не брал, потащился за мальчиком к стеклянным дверям кино и сидел там до конца сеанса, чуть подвывая. Мальчик и этого словно не видел, а отец его объяснял соседям, что горестный вой пса — рецензия на кинокомедию, причём обоснованная. Только утром, выйдя искупаться перед завтраком и застав кающегося зверя у порога, мальчик простил его и помирился.

В ходе этой болезненной притирки характеров оба мучились, и пёс и мальчик. Каждый жадно тянулся к близости с кем-то и многажды бывал на этом бит и обманут. Пепел нахватался пинков и унижений. Мальчик уже не подходил к сверстникам. Случалось, старшие приказывали им поиграть с беднягой, но он гробил свою команду в футболе и хоккее, на войне сразу попадал в плен, и пацаны спешили избавиться от такого балласта, а иногда всей компанией принимались хромать вокруг него, состязаясь в точности подражания. Мальчик и собака были подготовлены к тому, что и тут ничего не выйдет, даже ждали первой приметы новой неудачи, чтобы с горьким облегчением понять — опять пустое дело — и отвернуться. Первый же легчайший признак небрежения другой стороны попадал на содранную кожу и заставлял немедленно кинуть и плюнуть.

Наблюдая амплитуду этих отношений, отец тихонько потешался. Он узнавал график хорошо известной ему игры с каждой новой его лаборанточкой, чередование обожания и равнодушия: «Очень ты мне нужен! А я тебя и не замечаю! Жить без тебя не могу!..» Сыном отец, собственно, не занимался. Сперва было рано для мужского воспитания, потом сразу поздно, такой похожий на него мальчик уже стал, в смысле характера, маленькой, но прочной моделью матери — плаксивый, вечно обиженный, обременительный и хитрый. Отец без борьбы принял это поражение, как и многие прежние. Сам по себе он был человек природно не злой и не глупый, настолько не глупый, что умел пятнадцать лет скрывать свой ум от жены. Но жил он сплошными подменами. Трусливые постельные интрижки вместо любви, рыбалко-покерные контакты вместо дружбы, показушная игра в науку вместо труда. Какое же дивное сочетание планет понадобилось для рождения такой натуры?! Он жил… как бы сказать? Вот примчишься, бывает, а аэропорт, на бегу спотыкаясь коленями о свои чемоданы, и слышишь: откладывается до восьми… до десяти… будет объявлено особо… Слоняешься по залам, с кем-то перемолвишься словом без интереса, в буфете примешь стопку, подашь готовой шуткой заявку на длинноногую стюардессу… Да, отец так и жил. Он просто не знал, чем бы заткнуть эту нелепую паузу между рождением и смертью.

Мальчика было жаль, конечно: рука матери не воспитывала, а калечила его. Но отец весьма проницательно окрестил его про себя не хромым, а горбатым, возлагая надежду на ис. правление по известной пословице. И вдруг, смотри-ка, мальчика стал быстро выправлять хвостатый Макаренко на четырёх лапах. Метод воспитания могучий: будь, малыш, покровителем, корми, учи, заботься и получай беззаветную преданность.

Пока мальчик на весь месяц полностью перешёл на попечение собаки, не надоедал взрослым, Пепла терпели, мать даже льстила ему: побережешь мальчика, правда? И Пепел берёг крепко. Только служба, к сожалению, была пустяшная. Носи за мальчиком на пляж и с пляжа невесомую сумку — с полотенцем и фруктами, купайся с ним, чтобы не заплывал, сбегай за палочкой, которую мальчик и отбросить-то далеко не мог. Ты не устал, хозяин? Садись верхом, домчу до санатория. Но мальчик обращался с псом так деликатно и бережно, что и за ухо не дёрнет.

А когда, заигравшись как-то, Пепел прыгнул лапами на плечи мальчика и свалил, так что тот приложился больной ножкой о камень, хозяин даже заплакать не разрешил себе и ещё Пепла успокаивал:

— Чего воешь? Ты же не нарочно!

Первые дни родители хозяина не одобряли совместных купаний мальчика и пса, но увидев, как сынок, чуть приустав, обнимает пса за шею, а тот свободно его буксирует и всегда к берегу, успокоились.

Однажды, выйдя из моря, мальчик обнаружил свой топчан занятым какой-то длинноволосой парочкой: чеши, пацан, в другое место. Пепел подбежал и рыкнул. Безотказный жест динноволосого — нагнуться за камнем, обычно обращавший собак в бегство, привёл только к тому, что Пепел присел для прыжка и в легкой улыбке показал клыки. Этого было довольно, чтобы топчан освободили.

Ну, а если, случалось, чужие собаки принимались лаять и наступать на мальчика, Пепел не деликатничал, а молча и мгновенно кидался и рвал всерьёз, так что собаки и адрес санатория забывали.

Мальчик не уставал возиться с Пеплом с утра до ночи. И не ради развлечения. Он учил пса не глупым фокусам, а делу: прыжок в длину и в высоту, поиск спрятанной вещи по запаху, доставка, что всего трудней, предмета по названию — дай тапочки, тащи сюда маску, пить хочу, где у нас пепси? Пёс был типичный пятёрочник, терпеливый до одури, настырный и тщеславный. Только бы понять единственный разочек, чего хочет хозяин, и тогда уж пёс выполнит приказ безошибочно, хоть завтра, хоть через неделю. Мальчик говорил чуть притворным голосом — неплохо, Пепел, ты исправил двойку, а пёс наливался весь, от носа до хвоста, тёплой сладостью гордости.

Воспитывать самому было так интересно и приятно, что не хотелось и на обед уходить. Но чему учить дальше? Мальчик откопал в санаторной библиотеке брошюру по служебному собаководству и всегда носил с собой. Ещё не обсохнув после первого купания, мальчик и пёс в обнимку склонялись над книгой. Отец уверял, что они читают вместе. Норма была большая — страничка в день. Строки и картинки поясняли, как выслеживать и преследовать врага, подползать скрытно, как одолеть бандита, вооружённого пистолетом или ножом. На пляже и в парке разыгрывались целые истории со стрельбой, погоней, дракой с фашистами и бандитами. Пепел играл собаку, мальчик — всех остальных. Пёс так быстро и цепко схватывал урок, будто не новое учит, а только вспоминает забытое.

Для соседей по пляжу и родителей мальчик никогда цирка я не устраивал, только однажды, когда зашла речь о способностях породистых собак и глупости дворняжек, хозяин заступился: неправда, Пепел не беспородный, у него даже не одна, а несколько пород.

— Пошарь-ка там в сумке, нет ли чего попить, — сказал хозяин, не повышая голоса, даже не глядя на пса, — дай боржом, если есть.

Пепел отбежал к верхнему краю пляжа, где сумка лежала в тени сосны, открыл, вытянул бутылку боржома, принёс, лёг возле хозяина, зажав бутылку между лапами и осторожно снял зубами железную крышечку. Окружающие дружно охнули, они не знали о многодневной натаске, предшествовавшей этому подвигу. Первой опомнилась мамаша, вырвала у мальчика бутылку — он пил из горлышка, — затараторила сердито, повторив несколько раз одно слово. Пёс и после слыхал от неё это слово, похожее на визгливое рычание — ЗАРАЗА.

Это когда мальчик слегка поранился. Он плюхнулся в мелкую воду на гальку, а там осколки бутылки, дурак какой-то разбил. Мальчик пискнул, порезав ладонь, перекатился на бок — порезал ещё и плечо, посильнее. Хозяин не заплакал. Ладонь он зажал другой рукой, а плечом занялся пёс. Быстро и тщательно выбрал языком мельчайшие осколки стекла, потом хорошенько зализал ранку. Тут и родители выплыли из моря. Мамаша пинком отогнала пса, залаяла испуганно: открытая ранка, заразу может занести. Отец рыкал успокоительно: морская вода всю заразу убивает, а сын и сам всю дорогу с Пеплом лижется.

Пёс-то знал, какое лекарство его слюна. Ранка на плече, хоть и большая, к утру закрылась совершенно, а ладонь болела ещё три дня. Но мамаша не умела учиться; поступив неправильно, повторяла ошибку. Только раз она пылко приласкала пса, что он принял вежливо, но безответно.

Это после истории с сумкой. Отец плавал за буем. Мамаша хохотала с дамами-соседками, они по очереди примеряли диковинный парик. Мальчик строил башню из гальки. Какой-то подросток, видно местный, шёл по тропе над пляжем вдоль изгороди заповедной рощи и увидал неохраняемую жёлтую сумку. Схватил её, мигом перелез через ограду и скрылся в роще.

Мамаша только взвизгнуть успела, а пёс едва заметил мелькнувшее за деревьями жёлтое пятно.

— Пепел! — крикнул мальчик, и пёс бросился.

Вмятина в песке у дерева — запах вора. Прыжок через ограду, не задел, запах есть даже в безветреном воздухе, только секунда-другая прошла, к следу принюхиваться не надо. Быстрей! Только бы не потерять эту струйку запаха. Прыжок через куст, где вор пробирался, стрелой через полянку… Где запах? Эх, проскочил. Назад, так, тут он свернул. Ну, больше не оплошаю. Быстрей, длинными скачками, не глядя на сучки и ветки. Ага, вдали самшит шевельнулся. Туда, теперь видно пятно убегающей сумки… А вот и он сам. Неплохо бегает для двуногого.

Пепел, настигая, рявкнул разок предупредительно. И зря. Местный не боялся здешних собак, пустобрёхов и попрошаек. Бесполезно удирать не стал, вспрыгнул на толстенный ствол упавшей сосны, прикрылся сумкой и выдернул из живота длинный, ясно сверкнувший нож. Но Пепел не дал врагу уравновеситься на бревне, метнул своё тело вперёд, ударил.

И вор полетел наземь, сумка в сторону, нож — в другую. Лапы пса на предплечьях, пасть над вздрагивающим горлом. Даже крикнуть не смог, только всхлипнул коротко на судорожном вдохе. Пепел убивать не стал, только подышал в серое потное лицо. Спасло дурака то, что он всё-таки тоже был мальчик и тоже тощий. Пёс спрыгнул. Тот перекатился на живот, побежал на коленях, поднялся кое-как, убрался, постанывая.

Пепел подобрал сумку, повёл носом в траве… Ага, вот красный кошелёк выпал, яблоко, ручка… Всё? Нет, вот ещё часики на браслете с «несвоим» одеколонным мамашиным запахом.

Застыл на миг над ножом, чужая вещь с враждебным запахом вора… Нет, нельзя её оставлять врагу, надо нести хозяину. И бросил нож в сумку.

На обратном пути, своим же следом, он уже бежал ровной рысью, обходя кусты, через которые рискованно перемахивал, и задумался только на миг, когда уже можно было различить ограду. Не задену ли за неё сумкой при прыжке? Он даже увидал, как это будет. Раз-другой встряхнул сумку, взвешивая её, решил что обойдётся и перемахнул благополучно.

Вокруг пострадавших уже собралась половина санатория, возмущаясь, сочувствуя и осыпая советами. При виде пса вся стая дружно взвыла, мамаша с распростёртыми руками неловко побежала навстречу, но пёс небрежно увернулся от неё и подал сумку хозяину. Мальчик гордо обнял друга, а мамаша принялась потрошить сумку. Часы тут, кошелёк (в тот день заходили на почту) цел и деньги тоже, часы отца… А это откуда? И брезгливо выбросила нож.

Мальчик подхватил и понял:

— Дрались? Ты не ранен? Ты его?..

Но крови на Пепле не было, ни своей, ни чужой.

Хорошо же его отблагодарили. Чудовищно, несправделиво скоро мальчика увезли. Пеплу разрешалось подносить вещи к машине, сбегать наверх за забытым зонтом, но места в такси для него не нашлось. Мальчик схватил судорожно пса за шею тонкими ручонками, ревел в голос, первый раз за месяц. Пепел мог бы разорвать обидчиков Хозяина, но знал, что нельзя. Мамаша возмущённо вопила, не желая брать в дом бродячую дворнягу, от которой одна ЗАРАЗА…

Это слово Пепел знал. Запас известных ему слов был невелик, зато он безошибочно понимал интонацию. Отец то нерешительно соглашался с женой, то склонялся на сторону сына. Победил аргумент: всё равно в самолёт не пустят. Руки мальчика расцепили силой, занесли его в машину и хлопнули дверцей перед носом пса.

Из пассажиров машины один понимал суть события. Не мальчик, конечно, он только чувствовал боль, куда большую, чем от потери любимой игрушки. И не мамаша, которая за кругом собственных своих удобств ничего не могла различать и понимать. Понимал отец, что сейчас мальчику ломают характер, самую натуру. Ногу сломать — миг, вылечить — год. Характер в нужный момент испортить можно враз, потом чини всю жизнь и не починишь. Подумаешь! Потеряли бы день, зарегистрировали пса, докупили полбилета. Но с женой нельзя было договориться, с ней можно было только развестись. А это слишком хлопотно, осложнительно и чревато…

Пепел, не отставая, бежал за такси до самой развилки, где и упал в кювет без дыхания. Несколько дней он не ел, всё караулил у дороги или обыскивал парк санатория и пляж, где обычно бывал мальчик.

Потом ему часто снилось, что мальчик вернулся. Пепел дрожал всем телом, взвизгивал по-щенячьи, подёргивал лапами. Проснувшись, вяло и бесцельно тащился куда-то, свесив голову и хвост.

Болела рана. И нельзя было её языком зализать.