У cтарушки Эминовой и старухи Лапко практически общее прошлое.
В доисторические времена Эминова вышла замуж за Григория.
Григорий оказался на удивление мобилен: через полгода ушёл к Лапко, правда, надолго не задержался и поменял Лапко на эту крашеную выдру из бухгалтерии.
Эминова с Лапко не разговаривали две пятилетки, но потом им дали квартиры в одном подъезде, так что как-то рассосалось.
Скелет в шкафу изредка оживает, и тогда старушка Эминова язвит напропалую, а старуха Лапко каменеет лицом и становится похожа на истукана с острова Пасхи.
Назавтра обе успокаиваются, вспоминают, что делить-то уже поздновато, и дружно мечут ядовитые стрелы в крашеную выдру.
Ежели выдра ещё жива, то качественная икота ей обеспечена надолго, ежели нет, то пусть повертится в гробу, гадюка.
Григорию тоже достаётся, но в меньшем объёме.

Старушка Эминова живёт на втором этаже, старуха Лапко на четвёртом, а между ними, на третьем — переводчица Катя с Тимошей.
Катя (итальянский, испанский, французский) работает, подрабатывает где только можно, потому что крохотная однушка куплена в кредит, потому что у Тимоши неладно со здоровьем, нужен бассейн, лечебная физкультура, логопед, потому что няня Майя Мартыновна — человек надёжный, но не бесплатный.
У Кати отличный итальянский синхрон, её приглашают на переговоры, иногда они затягиваются допоздна, и если Майя Мартыновна занята, то у старушки Эминовой и старухи Лапко праздник: Катя просит их взять Тимошу к себе на вечер, а если повезёт, то и с вечера до утра.
В чьей квартире будет Тимоша — тут строго по очереди, хотя старушка Эминова и пытается смухлевать, но старуху Лапко на кривой козе не объедешь, у неё всё записано.
У старушки Эминовой есть древний проигрыватель и стопка пластинок. Почти караоке. Они с Тимошей поют про два берега у одной реки, а старуха Лапко, которой бог не дал ни слуха ни голоса, ревнует и завидует.
Зато Лапко много лет собирала открытки с видами, три коробки накопилось, Тимоша любит их рассматривать, и теперь уже Эминовой приходится делать вид «подумаешь!».
В прошлом ноябре старушка Эминова и старуха Лапко вызнали, что у Тимоши нету большого плюшевого медведя, отправились в игрушечный магазин и там ахнули — достойный медведь с их пенсиями не монтировался. Старуха Лапко расстроилась до того, что пришлось усаживать на стул и отпаивать валерьянкой. Старушка Эминова битый час разглядывала медведя со всех сторон, доведя охранника и продавщицу до безмолвной истерики. А дома достала из комода свой свадебный подарок — аккуратно завёрнутую в пергамент невозможной красоты гэдээровскую плюшевую скатерть дивного шоколадного цвета, по центру и по краям узор из голубых незабудок. Пока кроили и шили, раз десять переругались смертельно. Медведь получился малость кривобокий, с незабудками на попе, но Тимоша полюбил его сразу и навсегда, назвал Медведем и из рук не выпускает.

Август, ночь, за окном над клёнами плывёт оранжевая луна, старушка Эминова и старуха Лапко не спят — вдруг дитяти приснится плохое, испугается, да мало ли что, всё равно бессонница.
Впереди у них целый день, Катя приедет из Вильнюса только к вечеру.
Старушка Эминова думает, что утром доберётся потихоньку до базара, купит вишни, ну как можно — ребёнку пять лет, а он ни разу не пробовал пенки от вишнёвого варенья.
Старуха Лапко думает, что вдруг Катя полюбит какого-нибудь итальянца и уедет вместе с Тимошей в эту его Италию, что ж делать, лишь бы человек был хороший, ответственный, не какой-нибудь григорий.
В пятнадцатиметровой комнате застыли тишина и время.
В потёртых креслах сидят ровно полтора века, стерегут сон маленьких пяти лет, чуть слышно сопящих на диване в обнимку с медведем Медведем.