Я не хожу на утренники в школу,
Чтоб ложу ветеранов «украшать»,
Хоть каждый год весной, для протокола,
Меня не забывают приглашать.
Теряюсь я, когда, при всём народе,
Мне задаёт вопросы пионер
Об орденах, что заслужил на фронте
И о моих медалях. Например,
Мне сложно объясниться — как награду
Я получил за Курскую дугу,
Врать не хочу, а горестную правду
Рассказывать детишкам не могу.
Рассказ о Курске — горькая пилюля.
Мне в сорок третьем быть там «повезло»
С шестнадцатого жаркого июля
И по двадцать четвёртое число.
Там, загнанная в гиблые болота,
Удерживая вражеский напор,
Уткнулась мордой матушка пехота
В брусничный малахитовый ковёр.
Ведь не расскажешь детям, в самом деле,
Как умер Сашка, корчась и хрипя.
Как девять дней мы ничего не ели,
Не спали и ходили под себя.
Как к нам приполз посыльный от комбата,
Приказ о награждении достал,
Привстал, спросил — «Ну как вы тут, ребята?»
И снайперскую пулю схлопотал.
Как немцы вновь и вновь атаковали
Спокойно, методично, день за днем,
А в паузах в болото трамбовали
Нас миномётным навесным огнём.
Как, ползая вдоль нашей обороны,
Я, сквозь голодный, войлочный туман,
Среди червей выискивал патроны
В карманах неживых однополчан.
Спустя неделю мне уже казалось,
Что пролежу в болоте до седин,
Что никого в России не осталось
И я воюю с немцами один.
В конце, уже без ориентировки,
Стрелял по силуэтам вдалеке.
Остались от меня — прицел винтовки,
Да напряженный палец на курке…
Так я и бился с немцем — по-пластунски.
И мне ужасно стыдно оттого,
Что для победы под Великим Курском
Я, в сущности, не сделал ничего.
Смотрю, как рассуждает о наградах
Какой-нибудь седой, почтенный муж,
Как истреблял он тысячами гадов
Из пулемётов, танков и катюш,
Как гордо, боль и страх превозмогая,
Громил он ненавистного врага.
Наверное ещё одна, другая,
Была в России Курская дуга.