Слышишь, Древний, мой голос хрупок, еле-еле сквозь толщу взглядов, суету и чужие руки, сквозь дороги и сквозь преграды… Пробивается, не умолкнет, за больных молясь, за усталых, плачет чайкою, воет волком, лишь бы только Любовь держалась. В их сердцах. Лишь бы кровь кипела, лишь бы только дышалось легче… Забери их печали, Древний, а мои пусть пребудут вечно.
Я не плачу. Я не сгибаюсь. Я пишу и тому лишь рада. И стихами я горько каюсь, что я камень, а не награда. Что Любви такой не достойна, что все дни наши стали пыткой, что слова его, словно войны, выжигают мои улыбки.
Бледным-бледным февральским утром. я готова пасть на колени.
Пусть обходит их зло и Смута. Пусть в их дом ступит счастье, Древний.

Моя боль — это самое страшное
из всех внутренних
кровотечений.

Только оставь мне шанс всё исправить, когда тебя со мной рядом совсем не станет. Когда ты уйдёшь и осень завоет дождливыми голосами. Оставь мне шанс, я приду к тебе самыми теплыми снами.
Ты слышишь? Ты знаешь?
Когда ты уйдёшь, ты оставишь мне карты и схемы? Чтоб я отыскала тебя одного в бесконечной вселенной. Тепло твоих рук так важно мне, поскольку бесценно. Мы стали с тобой одним целым на вытертой сцене
огромного мира, где каждый второй носит ценник.

Теперь пою, да не слышу голоса, ночь не сулит облетевших звезд, мы уезжаем во тьму автобусом — один лишь шорох больших колес, я в небе вижу улыбку ангела — ну до чего ж на тебя похож. И на груди моей крест гранатовый — знак веры в то, что ты не уйдёшь.
А больше надо ли? Призадумаюсь, я ощущаю тепло плечом. И будто ты мне целуешь волосы, и пахнет вишней и алычей, дома с окраин стоят нарядные, на темных улицах ни души… Спустя года все слова оправданы, и я люблю тебя, моя жизнь.