Он смотрит — глаза осколками, злым хрусталём.
А я-то дура бесстыжая — стою перед ним почти нагая.
Да гори оно всё огнём, синим-пресиним пламенем!
Но мы же потом, как обычно — воды плеснём,
на горячих углях военные действия разыграем.
Он сорвёт с меня остатки одежды — и алым знаменем
победителя вверх подымет и расхохочется.
Как будто заранее и не знал исход войны.
Я казалась себе дикой кошкой, крутой охотницей.
А в его присутствии неспособна от стены до стены
доползти, чтобы сбежать от него и выдохнуть,
чтобы раны успеть зализать и набраться сил.
Вместо этого смотрю, как на Бога, и с придыхом
говорю ему — отпусти!
А он — безупречен, циничен, красив и непостижим —
приходит молча, берёт, как своё, улыбается властно.
У меня без него — доктора, таблетки, постельный режим.
Только отпустит — и снова он на пороге, и всё напрасно.
Дерезко щурится, делает ход конём —
руки в волосы, губы шёлком мне на запястья —
и я тут же ему и хлебом, и солью, и караваем.
У меня ведь на лбу написано, что все мысли только о нём,
что и сердце и голову, как от взрыва, рвёт на мелкие части,
разрывает.
Господи, да гори оно всё огнём!
И так уже ясно, что доиграюсь