Я ненавижу женщин в бесформенных свитерах
с льготным абонементом в «Ленком», «Современник», «Этсетера».
Смотришь на пальцы — не замужем, любит стирать.
Смотришь на губы — надменна, скупа на ласки.
Даже порой — и осанка, и волосы без седин,
а веет глубокой могилой, в которую как один
летят Достоевский, Булгаков и Константин
Сергеевич Станиславский.
Я ненавижу женщин, скупивших Родео-Драйв,
идущих на «лабутенах» в роскошные номера.
Глядишь в декольте ей — там светится копирайт
пластического хирурга с опытными руками.
Такая пройдёт, как агония, как гроза,
и чувствуешь — пальцы мечтают хватать, а язык лизать…
Но только засмотришься — резко по тормозам,
и хрясь в неё камнем!
Я ненавижу женщин-наседок а-ля маман,
такие обычно сидят с рукоделием по домам,
и всё у них славненько: ужин, детсад, роман
[бульварный бестселлер о чем-то таком бандитском].
Oна вам расскажет под водку и корнишон,
как Митя покакал оранжевеньким в горшок,
в манере Ван-Гога, и все испытали шок
и долго ребенка лобзали по ягодицам!
Я ненавижу женщин, сидящих внутри меня,
я им поджигаю Избы и завожу коня,
мне хочется их уничтожить, убить, унять,
в глубокие лузы загнать беспощадным кием…
Но всё, что я вижу в других — это точно я,
поскольку на каждую женщину есть персональный яд,
поскольку на каждую женщину есть персональный ад,
и это — другие.