Служил со мной на заставе, некий Марик, флегматичный парень, не очень заметный, вполне исполнительный и добросовестный, на хорошем счету. Фотографии в то время были только черно-белые, и однажды прислали Марику из дома цветную фотопленку, через гражданских ее можно было передать в фотоателье в г. Сарканд, где за бешенные деньги ее можно проявить и напечатать снимки. Всего нас было личного состава 18 человек срочников, и по всему выходило по два кадра на рыло, которые должны были послужить апофеозом Дембельского альбома, так как, на монохромном фото, Пограничник выглядит абсолютно одинаково с бойцом советской армии, или не дай бог внутренних войск (кстати, срок службы у нас значения не имел,
и про дедовщину я только читал в теории, и наслышан от военнослужащих других родов войск). Зелень погон и фуражки дорогого стоят. В этот день все носились с казенным аппаратом ФЭД, тщательно выбирая антураж, и ракурс для фотосессии. Я к примеру не сильно оригинальничая снялся верхом на своем жеребце, естественно в маскхалате и с биноклем, кто-то на вышке приложив руку к бровям, водитель уазика Миха к примеру истратил свои два кадра щелкнув разнопланово раком стоящего прапорщика Арбекова, нагнувшегося над емкостью с ГСМ, вся поза которого выражала грядущую ревизию зампотыла, относительно расходования бензина на конной заставе. Превзошел нас всех на удивление всем Марик, на правах хозяина пленки, он фотографировался последним, в надежде не на два, а более кадров. Взяв висевшую на вешалке в канцелярии Настоящую Пограничную Фуражку
принадлежащую начальнику, он ушел с вожатым в питомник, дабы позировать там.
О, что это была за Фуражка! Я не задумываясь отслужил бы несколько месяцев сверх срока, если б предложили потом в такой дембельнуться. Мы потом кусали в бессилии седла от того, что мысль сняться в Этой Фуражке не пришла в голову. Марик фотографировался с собакой, Символом не менее
значительным, чем сочетание букв ПВ. Я потом видел результат, без ретуши можно это фото помещать на обложку в ежемесячный журнал «Пограничник». После чего Марик как-то испуганно и суетливо убежал в сушилку за щеткой.
«Да, я ее нечаянно в вольере уронил, и Айдар (овчарка) по ней прошелся» — оправдывался Марик, подсушивая головной убор начальника над плитой на кухне. Ну и мудак, только и оставалось мне подумать. Дело к вечеру, объявляю построение на боевой расчет (аналог армейского развода, проводящегося ежедневно в 20 часов). Майор наш пришел ровно в восемь, автоматически одел фуражку, и вышел ставить задачу на очередные
Пограничные сутки.
— Равняйсь!
— Смир…
— Отставить.
— Агапов, блядь, сколько раз тебе говорено, чтобы собак на территорию не выпускал из питомника, воняет дерьмом собачьим, как в виварии!
Я сжался, Агапыч (вожатый) задохнулся от несправедливого наезда, а Марик отодвинулся, не передвигая ногами, во вторую шеренгу.
Делая движения ноздрями, словно бзданувший ёж, майор оглянулся во все стороны, приподнял поочередно ноги осмотрев подошвы, не сходя с места, слегка наклонил корпус влево принюхиваясь к прапорщику Арбекову, который сам наморщил лицо слегка приподняв подбородок (типа да-да, я тоже чувствую, но никакого отношения к этому сегодня не имею), потом поднял глазные яблоки максимально вверх, слегка их закатив, и снял фуражку. Провел рукой по волосам, понюхал руку, тряхнул фуражку, и о чудо! оттуда выкатилась какашка. Я предполагаю, что она застряла на стыке, в районе пружины, впрочем эксперимента не проводил, не знаю, как она там «крепилась».
Самым цензурным словом в последующие 40 минут было слово «выебу». Я потом дежурил дней десять подряд, ключ от канцелярии хранился только
у офицеров, а все свободные от границы люди в тот вечер вспомнили все тактические учения, влючая защиту от оружия массового поражения, вспышка
сверху, марш бросок, и прочие ранее неупотребляемые тренировки.
P. S. Марик отправил фотографии домой, не вклеивая в альбом. А фуражку потом таскал сын начальника Серега, шестилетний оболтус.