Голова предательски горяча, ты лежишь в рубашке с его плеча,
он в своей дали допивает чай, красный «Marlboro» мнёт в руке.
Наливает виски и трёт виски, защищаясь рифмами от тоски,
разбивая вдребезги ветряки в неуютном своём мирке.
За окном туман, впереди рассвет, из душевных ран льётся маков цвет,
вытекает жизнь, исходя на нет, но не им будет сорван куш.
Ядовитым дымом струится ночь, в кружке горький чай, а в стакане скотч,
а тебя во сне обнимают дочь и нормальный, законный муж.

У тебя есть муж, у него жена, ох уж эти нравы и времена,
и не тот расклад, и не та страна, и события всё не т. е.
Остаётся ждать и копить бабло, чтоб когда-то снова судьбе назло,
замерев в объятиях (повезло?), раствориться в своей мечте.
Утопить ключи и сломать замок, чтоб никто войти никогда не смог
и, тела сплетая в тугой комок, потерять и мозги и стыд.
Да гори огнём, да плевать на всех, только б этот взгляд и счастливый смех,
на разрыв аорт во вселенский грех… Люди — вряд ли, а Бог простит.

Он на ушко шепчет смешную чушь, ты с тоскою думаешь: «Ну, разрушь,
поломай хоть что-нибудь, не хочу приближать расставанья день…».
Ты святая, девочка. Ты не тварь. Посмотри в окошко и в календарь —
наплевав на осень, мороз и хмарь, за окном расцвела сирень!
Ты своей любовью творишь цветы, ты сосуд мерцающей красоты,
и твои сомненья, увы, пусты, но тебя побеждает страх.
Сотворяет чудо святой порыв, ты, поверь, умеешь творить миры,
у тебя в раскладе любой игры только козыри на руках.
Но, покуда ночь, беспросветна тьма, на дворе ноябрь, а в душе зима,
и осталось только сойти с ума или выбрать иную цель.
Перекрёсток боли в конце времён, голова трещит и проблем вагон,
и в кошмарных снах только он и… он.
Красный «Marlboro» и «Chanel»…