Никогда не забуду Пасху 1946-го года. Мне тогда было 14 лет, младшей сестре Оси — 12, а старшей, Дарлин — 16. Мы жили с мамой, и все четверо научились неплохо довольствоваться малым.
Наш отец умер пять лет назад, когда нас у нашей матери было уже семеро. Средств к существованию не было. За эти пять лет старшие сестры вышли замуж, а братья уехали из дома. С мамой осталась только я и две мои сестры.
За месяц до Пасхи наш пастор объявил, что наша церковь решила собрать особое пасхальное пожертвование для одной очень бедной семьи. Пресвитер попросил прихожан откладывать деньги на пожертвование и проявить в этом щедрость.
Вернувшись домой, мы обсудили каким образом мы можем помочь этой семье. Решили, что если этот месяц мы проживем на одной картошке, то сможем сэкономить для них двадцать долларов. Можно было ещё сэкономить на оплате за электроэнергию, но для этого нужно было меньше включать свет и отказаться от радио.
Чтобы увеличить размер нашего пожертвования, моя старшая сестра Дарлин начала подрабатывать, убирая дома соседей. Я и Оси зарабатывали, присматривая за детьми знакомых.
В то время в магазине за пятнадцать центов можно было купить шерстяную веревку, из которой каждой из нас по очереди удавалось связать по одной кухонной прихватке для горячего. Каждую из них можно было продать на базаре по доллару. Так мы заработали ещё двадцать долларов.
Это был самый замечательный месяц в нашей жизни. Каждый день мы пересчитывали мелочь, желая узнать сколько мы накопили. По вечерам мы часто сидели в потемках, дружно представляя, как обрадуется эта бедная семья деньгам, собранным для них церковью.
У нас в церкви было человек под 80, и мы решили, что, сколько бы мы ни собрали, общая сумма точно будет раз в двадцать больше. Каждое воскресенье пастор напоминал прихожанам о пасхальном пожертвовании.
За день до Пасхи мы с Оси пошли в магазин, где и обменяли всю нашу мелочь на три новенькие двадцатидолларовые купюры и одну десятидолларовую. Мы неслись домой во весь дух, чтобы скорее показать их маме и Дарлин. У нас никогда раньше не было столько денег.
Нас мало волновало, что на Пасху у нас не будет новой одежды! Зато у нас было целых семьдесят долларов для по-настоящему несчастной семьи!
От возбуждения мы с трудом уснули.
Воскресным утром дождь лил как из ведра. Зонтика у нас не было. Церковь находилась на расстоянии пары километров. Добираясь до церкви, мы до нитки промокли. Дырявые туфли Дарлин с картонными стельками внутри от влаги разбухли и покрылись пятнами. В то же время, наше сердце грело осознание того, что мы сможем помочь кому-то, кто в этом очень нуждался.
Одетые с иголочки, сидящие в соседнем ряду девочки-подростки, обсуждали нашу старую поношенную одежду. Каждая из нас с особым трепетом поучаствовала в сборе пожертвований: мама положила десятидолларовую купюру, а каждая из нас, девочек, по двадцать долларов. Всю дорогу домой из церкви мы пели.
За обедом мама преподнесла нам сюрприз. Оказалась, что она купила к картошке дюжину яиц. Пасхальная жареная картошка с яичницей стала для нас настоящим праздником.
Неожиданно, в нашу дверь постучал пастор нашей церкви. Мама открыла дверь. Через минуту мама вернулась за стол, держа в своих руках конверт.
Не говоря ни слова, мама открыла конверт и высыпала его содержимое на стол. К нашему удивлению перед нами оказалось три новенькие двадцатидолларовые купюры, одна десятидолларовая и семнадцать купюр по доллару.
Мы сидели молча, уставившись в купюры. Еще минуту назад мы чувствовали себя миллионерами, а теперь — нищей, несчастной семьёй.
На самом деле, мы были по-настоящему счастливой семьёй и даже испытывали жалость к тем, у кого не было таких, как у нас, мамы с папой, и дома, полного братьев, сестер.
Присматривая за детьми в других семьях, я знала, что у других семей имеется много вещей, которых не было у нас, но мне и в голову не приходило, что мы бедные. В тот пасхальный день я это узнала — пастор принес нам деньги, предназначенные для «бедной семьи», и, стало быть, мы такими являемся.
Осознание своей бедноты мне не нравилось. Я на секунду взглянула на своё платье и поношенные туфли, внезапно, мною овладел такой стыд, что мне сразу же расхотелось ходить в церковь. Особенно учитывая то, что там нас считали бедными!

Я училась в девятом классе и была лучшей из ста учеников нашей школы. Внезапно меня начало волновать, что обо мне думали мои сверстники… Появилось желание бросить школу: «Восемь обязательных классов у меня уже есть…» — подумала я.
Тишину моих размышлений прервал шелест купюр, которые наша мама собрала обратно в конверт.
Всю следующую неделю мы, девочки, ходили в школу, особо ни с кем не разговаривая. Наконец, в субботу мама спросила, что бы мы хотели сделать с деньгами.
Никто из нас ничего не ответил: «Откуда же мы знали, что с деньгами делали бедняки? Мы же и мысли не имели о своей бедности».
Идти в церковь в воскресенье совсем не хотелось, но мама настояла на своём. Хотя день был солнечным, всю дорогу мы молчали. Мама начала было петь, но песню никто не подхватил.
На богослужении в церкви проповедовал миссионер из Африки. В своей проповеди он рассказал, как африканцы лепят и обжигают кирпичи на солнце для строительства здания своей церкви.
В заключение проповеди миссионер попросил церковь помочь их африканским братьям и сёстрам перекрыть крышу здания. Кровля здания стоила сто долларов.
Услышав озвученную сумму, мы улыбнулись — первый раз за эту неделю. Мама открыла сумочку и достала конверт. Она передала его Дарлин, Дарлин передала его мне, а я — Оси, которая и положила его в корзину для пожертвований.
Пересчитав деньги, пастор объявил, что церковь собрала ровно сто долларов. Эта новость очень удивила миссионера, который вовсе не ожидал такого большого пожертвования от нашей маленькой церкви. Растрогавшись, миссионер сказал: «Я даже и не знал, что среди вас есть столь богатые люди!»
И вдруг нас осенило — из этих ста долларов, 87 были пожертвованы нами. Так, по словам миссионера, мы оказались самой богатой семьей нашей церкви. С этого дня мы никогда более не считали себя бедняками, ведь самое большое наше богатство — это Иисус, которого мы любим!