Свой старый, но пока исправно работающий холодильник, я подарил еще более старому, но тоже пока работающему угрюмому деду — нашему консьержу. И человеку приятно, и мне не тащить на помойку. Холодильник отличный, вот только дверь отваливается. Старик сквозь толстенные очки изучил проблему и быстро увидел пути решения:
— Тут и тут просверлю, прикручу петли, у меня от ворот остались. Дверь будет на века.
Настроение у деда приподнялось и он впервые в жизни захотел поболтать со мной о чем-то большем чем «здрасьте»:
— Зять мне его в деревню отвезет, в Смоленскую область. Там у нас как раз Немецкая дорога к зиме потверже стала. Проедем небось… Другой-то дороги к нам все равно нет.
Я не ухожу, понимаю, что разговор нужно немного поддержать и спрашиваю:
— А почему Немецкая дорога, ее что пленные немцы строили?
Дед беззубо заулыбался:
— Нет, совсем наоборот, ну то есть строили конечно немцы, только не пленные.
Когда они в сорок первом перли в своих танках на Москву, то наш лес и поломали. Образовалась просека. Какая-никакая, а все ж дорога. Так и ездим по ней до сих пор. Она нас малых ребяток, в сорок шестом от голодной смерти может спасла…
— Как спасла?
— А вот так. Там есть одно сложное место — поворот от оврага и сразу в горку. Горка небольшая, но крутая и перед ней после поворота никак не разгонишься. Грузовиков за день проходило может три, может четыре всего, но каждый второй застревал на том подъеме в жидкой грязи. Шофер назад, вперед, толку никакого. Так погазует, походит вокруг, помучается с полчасика, тут как раз наша сопливая банда и подходила. Пацанята — лет по шесть, по семь. Человек пять всего. Говорим: «Дядя, а как мы тебя из грязи выпихнем, че дашь?»
Если он тут ехал в первый раз, то смеялся не верил что мы можем помочь, но обещал чего-то, а какие не впервой, те сразу давали.
Мы всей толпой облепляли полуторку, наваливались и так потихоньку на самый пригорок ее и вытаскивали.
За работу получали: от кого яблочко, от кого яичко вареное, от кого папироску. За папироску потом можно было выменять бульбы. Что бы ни давали, честно, по крошке делили на всю компанию. Голод тогда был лютый, а мы за целый день, хоть чего-нибудь на Немецкой дороге да пошамаем, может еще и маме принесем.
Если у шофера совсем ничего не было, то он давал хоть картинку с Марикой Рек из трофейного журнала, мы все равно его вытаскивали.
Помню — приходил домой, с ног до головы в грязи, только глаза блестят. Мамка бранилась.
Эх, повезло же нам дуракам, что не поймали тогда и мам наших не пересажали лет на десять за диверсию против народного хозяйства.
— А за что сажать, в чем диверсия? Вы же наоборот — помогали забуксовавшие машины из грязи вытаскивать. Хоть за хлеба кусок, но все равно. Что плохого-то?
В это время в подъезд вошла женщина с коляской, дед на полуслове моментально осекся, изобразил плакат — «Не болтай — враг подслушивает» и стал пережидать пока мамаша покопается в своем почтовом ящике.
Наконец лифт умчал нежелательную свидетельницу, которая вполне могла «стукануть» на консьержа в НКВД и дед продолжил, но уже гораздо тише:
— Как за что сажать?! Ну, ты наивный, как те шоферы…
Я был самый старший в компании, мне было уже десять.
Над дорогой нависала толстенная ветка, под ней только-только полуторка помещалась. А на этой ветке лежал я и цеплял кочергу за кузов проезжающего грузовика. Кочерга была привязана к ветке толстой веревкой. Дерево шатало, дергало, я чуть не слетал с него, но машина всегда исправно буксовала, а много ли ей надо? Она и без того еле ползла в грязи. Когда шофер выходил глянуть в чем дело, я кочергу на веревке поднимал обратно, он в кабину — я снова цеплял.
Нам повезло, что однажды какой-то грузовик разорвал веревку и навсегда увез нашу кормилицу. А то рано или поздно — точно попались бы…