Она стояла у окна и смотрела на цветущую сирень. Яркий, сочный, сиреневый цвет. Если найти пяти лепестковый цветок, то можно загадать желание и, торжественно съев этот цветок, с тайным трепетом ожидать исполнения загаданного. Желания в таких случаях сбываются всегда. Она смотрела на тяжелые кисти сирени, но пятилепестковых цветков не находила. Очень может быть, что она их просто не видела: она была близорука. Впрочем, вряд ли сирень способна ей помочь. Если уж на это не способны вера и наука. Открытая черепно-мозговая травма. Множественные гематомы в различных участках мозга. Месяц полной слепоты, пока восстанавливался участок, ответственный за зрение. Ну, а участки, ответственные за память. Может быть, они не восстановятся никогда. Она не узнавала родственников, знакомых, друзей. Врачей приемного отделения. Всех, кого знала до того, как очутилась на операционном столе. Жизнь ее необратимо раскололась на до и после. После, реанимация и больничная палата, унизительные и болезненные медицинские процедуры. А до. Глухая темнота забвения. С того самого мига, как она очнулась во тьме, слепая, беспомощная. С того мига и началось для нее после. А до осталась вся прежняя жизнь. Где она. Где я? Она задавала себе эти вопросы без конца. Где же я? Где моя жизнь? Вот паспорт. Имя, отчество, фамилия. Традиционно плохая фотография. Если вы стали походить на свое фото в паспорте, значит, вам пора в отпуск. Но сейчас она выглядит куда хуже собственного паспортного фото. Нет, паспорт — это, конечно, удостоверение личности, но никак не сама личность. Не она. Не я. А где тогда я? К вам посетитель. Посетитель. Рослый темноволосый парень. В футболке — на улице по-весеннему жарко. Симпатичный. Кто он? Муж, брат, сват, друг? А в глазах — напряжение, жадное любопытство, вопрос. Сколько?- резко, грубым голосом спрашивает он. Что — сколько?- теряется она. Тысяч — сколько? Тридцать, сорок? Каких тысяч?- ничего не понимает она, а из потерянной памяти все же всплывают наименования валют: — Евро, долларов? Рублей, дура!- кипятится посетитель.- Я тебе не международный банк! Пятьдесят на твое лечение хватит? Она молчала, отказываясь что-либо понимать.
Забери свой иск! Забери его. Ты ничего не помнишь! Тебе все равно! А меня посадить могут. Из-за тебя! Я сидеть из-за тебя не хочу! Это он виноват? Он?! Этот посетитель с бегающими глазками. Нечистая совесть. Хочет откупиться. Пятьдесят тысяч рублей — это как, много? Или не очень? Или совсем мало? Вон!- тихо сказала она, и отвернулась к окну. К сирени, цветущей за окном. Что там еще говорил посетитель и как он ушел, ее уже не интересовало. Разговоры медсестер в коридоре: Бедняжка… потеряла память. А жених такая сволочь, тут же бросил ее.
Н-да. Все мужики — сволочи. А ведь она еще и ребеночка ждала от этого подлеца. В обед пришла женщина. Молодящаяся, симпатичная. С нездоровым хищным блеском в глазах. Это — мама? Моя мама? Язык не поворачивался называть ее мамой.
Значит, так, милочка, — говорила она.- Главное, не сворачивать на полдороге! Сын директора вертолетного завода — не последняя шавка, он заплатит нам за все! А почему он будет платить?- наивно спросила она. Чтобы не сесть в тюрьму! Кругленькую сумму отвалит, будь уверена. И что мы будем делать с этой суммой? Как — что?- искреннее изумление.- Часть, безусловно, пойдет на твое лечение, дорогая. Но нам еще нужно отремонтировать крышу на дачном домике, да и не помешал бы новенький фордик взамен подержанной оки… Так что останавливаться я не намерена! Я раскручу эту семейку на большие деньги! У меня связи… в самой прокуратуре региона!
Дачный домик и новенький фордик. Вот сколько я стою. Знать бы еще, какая именно я: прежняя или теперешняя. А ребенок?- спросила она и посмотрела на свой живот. Живот был впалым. Какой еще ребенок? Какой может быть ребенок после шестичасовой операции и месячной комы? Она молчала.
Ты что, по-прежнему еще беременна?! Аборт, немедленно аборт! Нам уроды не нужны! Она молчала. Нет, конечно же, какая уж тут беременность. Выкидыш или аборт по медицинским показаниям. Этого малыша нет и уже никогда не будет. Как нет и, наверное, уже никогда не будет меня. Где я теперь, а? Кто скажет? Пришла подруга детства, принесла семейные альбомы, дневники, ноутбук.
Смотри, вот мы в зоопарке. Видишь? Узнаешь? Это ты. А вот еще ты — на выпускном. И это тоже ты. Вспоминаешь? Нет. А это что за ящичек? Твой компьютер. Ты — дизайнер… просмотри свои проекты… И она смотрела. Плакаты, макеты рекламных щитов, презентации, слайды. Домашние: календарики, коллажи, семейные торжества — дни рождения и прочие… Это — я? Эта хохочущая девица — я? На руках у парня, очень похожего на недавнего посетителя, — я? «Рублей, дура. Я тебе не валютный банк!» И это с ним — я? Вот этот парень — кто? Ты не помнишь?- жалобно спрашивает подруга.- Нет. Даешь… Твой жених. Вы хотели пожениться. Даже заявление в ЗАГС подали… Заявление. Это явно было «до». Ни о каком заявлении она сейчас не знала. И… что? Рассказывай, я ведь все равно узнаю. Понимаешь, такое дело…- подруга встала, прошлась по палате, зачем-то выглянула в окно.- Понимаешь… Нет, ну ты совсем ничего не помнишь? Совсем-совсем? В глазах подруги — искреннее сострадание. Без жадного интереса. Без алчности к смакованию чужой беды. Правильно, ведь они дружили с самого детства. Но и от этой дружбы сейчас не осталось ничего: ни чувства, ни памяти. Где я?
Я ничего не помню. Совсем ничего. А если ты про ребенка и про иск говорить не хочешь, так я уже все знаю. Рассказывай. Пожалуйста. Понимаешь… Ты встречалась с ним, забеременела… Он поначалу настаивал на аборте. Вы поссорились. Потом помирились. В пику отцу он заявил, что женится. А потом… Вы катались на его машине. Попали в аварию. Вот… С вами была еще парочка, из вашей компании, я их не знаю. Они… погибли. А ты, получается, единственный свидетель. Только ты можешь сказать, кто был за рулем. Твой… жених или тот, другой… Понятно. Валить все на мертвого. Чтобы живой избежал тюрьмы. А может, живой и невиновен? Она же не помнит, как оно на самом деле было. Она действительно этого не помнит! Совсем ничего не помнит. Сейчас все зависит от того, что ты скажешь в суде…
Правду скажу, — равнодушно говорит она.- Скажу, что ничего не помню. Жених. «Сколько? Тысяч — сколько? Сорок? Пятьдесят?» Хочет откупиться, значит, виновен? Наверное, надо бы тебе знать, — говорит подруга.- Твой жених забрал заявление из ЗАГСа. Он больше не считает себя твоим женихом… И плевать, — равнодушно отвечает она. Ей и в самом деле наплевать. Жених, не жених… Какая разница ей, потерявшей себя? Она все равно его не помнит. И, честно говоря, быть невестой человека, пытавшегося откупиться от нее за пятьдесят тысяч рублей, не хотелось совершенно. Принесенные подругой розы стоят в самодельной вазочке, полученной путем распиливания пополам пустой бутылки из-под минеральной воды. Кроваво-красные розы на бледно-розовом фоне стены. Им тоже неизвестно, где я. Знаешь, — говорит она, — я так странно себя чувствую. Не могу понять, где я осталась… Кто я и что я. Основа любой личности — память. И этой-то основы я лишена напрочь. Ну, не говори так, — мягко утешает подруга.- Ведь ты не превратилась в большого младенца. Ты ходишь, говоришь, пользуешься ложкой и вилкой. Ты вспомнишь, ты все вспомнишь обязательно, просто на это нужно время… Время. Что-то подсказывало ей, что времени у нее было мало. Приходил следователь, приходили адвокаты. Каждый требовал одно: чтобы она вспомнила. Каждый гнул свое: скажи, что за рулем был твой пьяный жених, скажи, что за рулем его не было… Однажды в палате столкнулись адвокат жениха и мамочка. Возникла безобразнейшая свара, но чем она завершилась, осталось неясно: сознание милостиво отключилось на пятой минуте скандала. Был суд. Она смотрела на жениха, старательно отводившего взгляд, абсолютно чужого человека. Она смотрела на мать, тоже чужую. Тюрьма и новенький фордик. Жених. Пусть сволочь, но, возможно, сволочь невиновная. А мать… Выбирай.
Я ничего не помню…- сказала она правду. У-у, ду-ура проклятая!- не сдержалась мать. Ей было все равно.
Мы вас выписываем, — говорил молодой хирург, тот самый, что шесть часов собирал по кусочкам ее череп на операционном столе. Она только кивнула. Молча. Мать после суда заявила, что не желает видеть в своем доме такую дуру, больную на голову. Так что идти ей было некуда. Но врачу она этого не скажет. У него своих проблем выше крыши. Она вернулась в палату и стала собираться. Привет!- это подруга.- выписали? Да. Замечательно. Я за тобой. Она не сразу поняла, а поняв, так и застыла в изумлении. Ты что? У тебя самой — дите годовалое да родители больные! Не спорь! Мы тебя не бросим… Дом подруги полон тепла и взаимной любви и уважения. Она не чувствовала себя калекой, инвалидом. Здесь с нею обращались как с равноправным членом семьи. Она старалась помогать, чем могла. Сидела с ребенком, пыталась помогать по дому, включала свой ноутбук… Плакаты и календари получались у нее неплохо, но долго сидеть за компьютером она, конечно же, не могла. Мать о дочери не вспоминала. Бывший жених тем более прочно забыл о ее существовании. Она никого не ждала в гости. Но он пришел. Тот самый хирург. Вместе с огромным букетом роз… Она себя так и не вспомнила. Но ее оптимизму можно было только позавидовать. Страшный диагноз — рак мозга — не сломил ее. Все крутили пальцем у виска: на что она надеется? Неоперабельная опухоль мозга, а она — взялась ждать ребенка! Ну, и муж ее — тоже блаженный. Разве можно быть таким дураком: жениться на безнадежной больной и заделать ей ребенка… Беременность была проблемной. На седьмом месяце — кесарево, неудачно. Больницы, больницы… В итоге, чтобы спасти жизнь молодой матери, пришлось удалить матку и яичники… После продолжительного реабилитационного периода наконец-то она смогла впервые после родов обнять своего пятимесячного сына… Каждый час был для нее подарком, каждый день — чудом. Меньше, чем через полгода после последней выписки ее не стало… Ей было всего двадцать четыре года! Но вот бежит по дорожке мальчик, ее сын. Отец, известный хирург, идет следом. Прошло семь лет, а он так и не женился снова. Не в этом ли смысл всей нашей жизни? В наших детях и в той памяти, которую мы оставляем после себя…