Дорогая принцесса, не бойтесь. Откройте окно. Я вернулся. Дорога всегда возвращает к любимым. Понимаете, жажда увидеться неистребима, хотя есть опасение — Вы постарели давно. Я не то чтобы молод. В колючих висках седина.
Подниматься по лестнице трудно. Морщины заметны. Правда, радует то, что мои музыканты бессмертны. Им хватает гастролей, но публика очень странна. В королевстве случился раскол на чужих и своих. И одни говорят, что другие сплошные придурки. А другие — ругают одних, расточают окурки, шьют наряды для нового бала у лучших портних.
Сам король, к сожалению, голый, представьте себе. Он ведь даже детей не хотел, он поклонник процесса. Вот поэтому Вы безымянной остались Принцессой, чем не раз утешалась родня в подковерной борьбе.
Почему же тогда, в сентябре, не сбежали со мной? Две недели я пел, и четыре прождал на реке я. Мой Осел — он умней, образованней многих лакеев — перестал улыбаться. Безмерно терзался виной. Чрезвычайно ранимый. Он Вас ненавидел почти. Черный Кот — где-то в мягкой душе абсолютно домашний — так пытался меня в утешенье свести с Атаманшей. Ни кола, ни двора, но налоги не нужно платить.
Дорогая Принцесса, мы скоро отправимся в тур. Репетируем, спорим, пытаясь поддерживать марку. Кстати, звать меня Маркусом. Просто запомните — Маркус. Вы запомните, правда? А то — Трубадур, Трубадур. Я не знаю, зачем я пришел через столько-то лет. Вероятно, желал убедиться, что Вы ещё живы, что растут у дворца абрикосы, черешни и сливы. Что начальник охраны по-прежнему носит жилет, курит мерзкий табак, третий сорт не считает за брак и пугает вояк, появляясь до приступа резко.
Дорогая Принцесса, я всё рассказал занавескам. Вам спасибо, что Вы не открыли. Я полный дурак. До свидания, Принцесса. Сегодня туман над рекой. Передайте ищейкам — пускай экономят патроны.
Но Принцесса сожгла клавесин, отреклась от короны и танцует на улицах Рима в цветастом трико.
***
Я надеюсь — по осени возле фонтана Треви они встретятся. В джинсах застиранных, в маечках рваных. Ибо каждый печальный рассказ о несчастных болванах превращается в блюз о счастливой и вечной любви. Впрочем, нет, я ошибся, и я признаю это сам. Они встретятся раньше, у ржавой трубы водостока, и уедут, обнявшись, на старой кибитке к востоку.
Будет солнце. И солнце такое, что больно глазам.