Мир погряз и запутался в метафорах.

Или так: страх людей перед реальным злом заставляет их перелицовывать реальность в метафорические выверты, да так успешно, что уже вроде бы и не страшно вовсе.

Избитое бодлеровское «La plus belle des ruses du Diable est de vous persuader qu'il n'existe pas!» — на самом деле и есть подобный выверт, — да нет же, не дьявол убедил всех в том, что его не существует, это ВСЕ уверились в том, что Diable — не более чем метафора, которой можно блеснуть в свете-полусвете.

Нет бы, это касалось лишь зла. Так ведь и добро постигла та же участь.

Когда в юности я с упоением выл «Я сам из тех, кто спрятался за дверь», особый надрыв я извлекал из себя на словах «Я добрый, но добра не сделал никому». Очень переживал, да.

Чем дольше живу, тем больше запутываюсь во всех этих, казалось бы, нехитрых категориях.

Природная доброта существует, но она действительно довольно часто бесплодна. То есть отрицать её сложно, но столь же непросто испытывать благодарность по её поводу. Она похожа на бесплатный книжный развал, где ходишь-ходишь, а там тысячи томов женских романов и руководств по вязанию. Бери хоть все.

Не хочу быть таким добрым. Хочу быть злым, но нужным.

Фёдор Гирёнок (Археография наивности) своим штилем излагает антропологические идеи Канта: «Конечно, мы, европейцы, странные люди. Мы полагаем, что видимость добра гораздо лучше отсутствия добра, а видимость человека гораздо лучше его отсутствия. Почему? Потому что от видимости добра может родиться добро. А видимость человека может породить человека».
«Странные люди» и довели эту идею до того состояния, в котором нынче пребывает Европа и Россия, — когда под ногами не осталось почвы, есть только её видимость. Хорошо тем невесомым видимостям человека, которым эта почва и не нужна вовсе. Они творят видимость добра и тем вполне утешены.
Беда тем, кто не хочет становиться видимостью.