Ждать Веру было тягостно. Днём я пытался досыпать, то что отнимали ночью кошмары.
На пляж я теперь ходил на территорию неработающего отеля, что бы не встречаться
с мамой Светой. Я стал «спящим агентом» любви. В любой момент я готов был приступить к выполнению «мужских» обязанностей, но команды из центра не поступало.
Я не был «настоящим» мужчиной уже давно. Вышел на пенсию по выслуге лет.
Но, как у нас говорят, бывших не бывает и иногда накрывали попытки вспомнить молодость и стать снова «настоящим».

«Холодная голова, горячее сердце и чистые руки».
Фраза с красочного плаката, вставала перед лицом, как напоминание о том, что ты «должен».

«Гигиена превыше всего, товарищи».

Лежа под зонтом из соломы, на полотенце, я предавался дремоте и размышлениям о последних событиях этих дней. В голове крутился Бродский и мне, как эпитафии, приходили в голову отрывки его произведений.

На образ Паолы я набил тату:

«Я вас любил. Любовь еще (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.»

Вспоминая Аишу высвечивалось:

«Я дважды пробуждался этой ночью
и брел к окну, и фонари в окне,
обрывок фразы, сказанной во сне,
сводя на нет, подобно многоточью,
не приносили утешенья мне.

Ты снилась мне беременной, и вот,
проживши столько лет с тобой в разлуке,
я чувствовал вину свою, и руки,
ощупывая с радостью живот,
на практике нашаривали брюки
и выключатель. И бредя к окну,
я знал, что оставлял тебя одну
там, в темноте, во сне, где терпеливо
ждала ты, и не ставила в вину,
когда я возвращался, перерыва
умышленного. Ибо в темноте —
там длится то, что сорвалось при свете.

Мы там женаты, венчаны, мы те
двуспинные чудовища, и дети
лишь оправданье нашей наготе.
В какую-нибудь будущую ночь
ты вновь придешь усталая, худая,
и я увижу сына или дочь,
еще никак не названных, — тогда я
не дернусь к выключателю и прочь
руки не протяну уже, не вправе
оставить вас в том царствии теней,
безмолвных, перед изгородью дней,
впадающих в зависимость от яви,
с моей недосягаемостью в ней.»

В голове как слайды мелькали лица. Покадровка сбилась и стихи выливались в сознание потоком отрывков:

«Прощай, дорогая. Сними кольцо, выпиши вестник мод.
И можешь плюнуть тому в лицо, кто место мое займет.»

Вставали образы колец и воспоминания тех, кому я их дарил.

Слайд-шоу ускорялось и образы сливались в одно обезличенное, аморфное лицо.

Что-то гладило меня по ноге. Я резко вывалился в реальность и открыл глаза.
Кот ходил с поднятым хвостом и тёрся об мою ногу. Он был копия котэ из моих видений, но вот же он, живой. Осипши и тихо, он сказал- Мяуууу.
Я гладя его, предложил шутя сигарету, объясняя ему при этом, что у меня ничего нет из «пожрать». В ответ, он усевшись на задницу как служебная собака, произнёс типа цыганского — «Нээээ»

— Что значит «Нээээ»?- рассмеялся я и протянул к его мордочке зажжённую сигарету.

— Нет, значит НЕТ!- ответил он на чисто русском наречии и зашипел в конце фразы.

Всё закачалось и поплыло перед глазами. Я завалился на полотенце, испытывая при этом
головокружение, как после литра водки, именуемое в народе как «вертолёт»
Сил на осмысление, почему кот говорит, не хватало и я просто боялся упасть куда-то, провалиться.

Хотя падать ниже уже, вроде как, и не куда было. Я лежал на дне.

-Это не дно. Это-цирковая арена- рассмеялся кот.
Он подошёл к моему лицу и изогнувши голову пристально посмотрел мне в глаза.

— Слово «Арена» на латинском переводится как «песок». Это потом придумали слово «цирк»,
что значит «круг».
Глаза кота были как у старого профессора, уставшего от дебилов-студентов, объясняющего банальные истины.
Судя по вращению действительности в моей голове, я и правда лежал на песке, в кругу. А центром круга было моё тельце, лежавшее с раскинутыми руками и смотрящее в синее небо.

— И знаете, что там делали, на Арене Цирка, Сергей Батькович? — спросил кот повышая голос и входя в роль «плохого следователя»

- Я, облизав высохшие губы, только и смог чуть кивнуть головой.

— А делали там очень плохие вещи, я тебе скажу. Это потом уже появились обезьянки и клоуны с красными носами и рыжими париками.

Мне почему-то вспомнился анекдот про клоунов.

Выступают в цирке клоуны. Вдруг из зала крики:

— А клоуны — пидарасы!

Клоуны обиделись и ушли.

Через несколько минут выходит конферансье и говорит:
— Дамы и господа! А сейчас — смертельный номер! Прыжок из-под купола цирка вниз
головой на арену! Выполняет самый отмороженный человек в мире!

Голос из-под купола:

— Клоуны, пидарасы, куда вы меня тащите?

Кот издав что-то на подобии выражения «Эххх», начал вылизывать живот и при этом одновременно умудрялся говорить мне менторским тоном «базу»:

— Ты в чём-то прав. Клоуны, как и весь цирковой состав, элита в какой-то мере. Они посвящённые в древние таинства. Ведь раньше на арене лилась кровь гладиаторов и приговорённых к смерти. Некоторых отдавали на съедение дикому зверью живьём. А теперь этот ритуал приобрёл лайтовую версию
и зверей на арене «укрощают». Побуждают в кротость, в смирение.
А клоуны теперь-это бойцы дравшиеся насмерть. Вся эта трансформация начала происходить после прихода
христианства в Римскую империю и бои меченосцев прекратились в 404 году от вашей веры.
Первые последователи Христа были морально на подъёме и старались посадить на голодовку
любителей «гавваха! Но это не прокатило и «голодающие» не готовы были зачахнуть,
и продолжали «харчеваться» в других локациях.

У моего «вертолёта» заканчивалось топливо и он перейдя в режим авторотации сел спиной на песок пляжа.
Картинка застабилизировалась передо мной окончательно.
Теперь я смотрел в небо без головокружения и тошноты, но боялся повернуться к коту. Увидеть говорящего кота в реале, мне не хотелось и я решил, что это мне просто всё кажется и я опять словил солнышко.

— Да не, я настоящий. Возможно поболее даже чем ты- усмехнулся кот и начал лизать свои бубенцы.
Видимо сиё действо навело его на романтический лад и он спросил:

— А почему Бродский так часто? Других не уважаем чтоль? — развязано, растягивая слова произнёс он.

Облизав губы я всё-таки повернулся в сторону лизуна и произнёс:

-Ты вообще кто?

-Я? Я — Шушу. Имя такое. Древнеегипетское прошу заметить.

— Ааа — ответил я. Шушу-мушу- запутать хочу.

-Рифма так себе, для любителя стихов.

— Это белый стих- немного обиделся я.
— А что значит «Шушу»?

Кот, перестал лизать свои яйца, начал оглядываться, как партизан и видимо убедившись, что опергруппа его не пасёт, шёпотом ответил: -Хвастун это значит. Но это ничего не значит в канве нашего диалога, Серёжа. Хвастун- это не врун. Ну ты понял…

Я не знал, что отвечать на тему Бродского.
И вообще стоило ли отвечать коту, который задаёт вопросы человеческим голосом.
Но вспомнив, что он читал мою переписку и уже обладает моей личной информацией, решил поддержать тему.

— Да в детстве был вхож в дом Толстых. С Никитой Алексеевичем познакомился на съёмках как-то.
— При чём тут он?- спросил вяло кот, который уже лежал на спине, закинув заднюю лапу на лапу.
— Ну у него дочка есть Таня. Она общалась с Бродским. Жила на Карповеке в 13 доме. Там ещё одно время поживал Мейерхольд, пока его не забрали эти клоуны.

— Пидарасы?- почему-то озабоченным тоном спросил Шушу.

— Кто? — спросил я так же закинув ногу на ногу.

— Ну клоуны эти- почесав пузо ответил Шушу.

— Слушай Шушу. Кончай подбывать, а? — со злостью сказал я.

Для заморыша-абиссинца весом максимум 2 кг он был чересчур оборзевшим. Хотя как мог быть кот «оборзевшим» я плохо представлял.

— И вообще, имя Шушу, для меня смешно. Особенно после того, как ты объяснил что это значит.

— Ну давай тогда зови меня «Кысь" — залыбился кот. Позлословим-ка над Татьяной Никитишной, да и имя соответствует вроде моему биологическому виду в этой реальности.

— Ты откуда про «Кысю» знаешь- с подозрением спросил я, вспоминая при этом образ Кыси и
инфернальный ужас стоящий за этим словом.

— Я же говорил, что я хвастун. Это во-первых. А во-вторых, Сергей, мы всё знаем.
По должности положено.

Упоминание какой-то должности, клоунов и Мейерхольда вызвало смутное волнение и заставило сердечко биться в ритме техно.

— Это что значит «Всё»? — лишённым эмоций голосом спросил я.

— Ну вообще всё. Всё что знают люди например. И ещё больше. Намного.

Теперь и я начал рассматривать окружающий пейзаж на 360 градусов. Только я был не партизан, а обдолбанный закладчик. Парни на ватрушке стали вызывать подозрение и расслабился я только тогда, когда катер потащил их в море. Навряд ли они могли вести полноценное наблюдение за мной прыгая по волнам. Но я знал, что техника уже шагнула вперёд и меня могли вести средствами
электронной разведки за несколько километров от меня.
«Кто меня может прорабатывать то?» — подумал я и решил «следить за базаром.

— Наша власть безгранична и мы приближены к богам. Правда старой формации. Но вселенная бесконечна и времени, как вы его воспринимаете, нет. Он перевернулся на живот и приятельским голосом произнёс

— Дай-ка мне сигаретку

— Зачем? Ты будешь курить?

-Не, я понюхать иногда люблю сам табак. Я уже давно-давно бросил, но иногда хочется вспомнить аромат. Какой раньше был табак! — он сощурился от эфемерного удовольствия, словно говорил не о табаке, а валерьянке.

Я достал сигарету и протянул ему. Он зажав её в лапах начал нюхать выражая на морде блаженство.
Занюхнув, он аккуратно положил сигарету рядом и сев в падмасану, снова стал серьёзен.

— Так что там про Бродского? Мы съехали на тему клоунов, но не раскрыли тему почитания тобой его творчества. И по годам-где ты, а где Иосиф Александрович. Ты чего там делал-то?

— Я к ним ходил ещё маленький. Иван Никитич, брат Татьяны, учил меня русскому языку. Иногда.

Кот завалился на бок и начала истерически хохотать, держав при этом лапы не на животе, а на своих гениталиях. Видимо анатомия котов отличатся длинной конечностей от нашей, человеческой. Я молча наблюдал, как он переигрывал и превращал всё действо в фарс.

Вытерев слёзы, Кысь опять сел в падмасану, сделал лицо серьёзно и спросил:

-Научил?

— Ну не знаю- пробубнил я. Пишу же ведь. Сейчас вот меньше руками. Так многие это забывают в наше время. Пальчиками тыкают. Или ты про что?

— Да писать все умеют! Писать в смысле, как писатель, который пишет.

— Нет. Мы литературой не занимались — грустно сказал я и вспомнил квартиру Толстых.
Тогда меня поражало больше всего наличие лестницы на второй этаж. Двухэтажных квартир в городе, я до того момента не видел и даже не представлял, что такое возможно. Потом уже повзрослев, я узнал что эту квартиру строили для Кирова, но тогда это было как сказка. Дом снаружи был каморкой папы Карло, но внутри представлял двухэтажное пространство.

— Ну и вот это литературное пространство, подтолкнуло к прочтению Бродского. А уже повзрослев, стал пытаться проникнуться его виденьем мира и прочувствовать эти эмоции. Тем более он был «плохим» писателем для того времени. Его даже в дурку отправляли.

— Знаю, знаю — обычное дело для передовиков и новаторов во все времена.
Кысь зевнул, посмотрел на тень от солнца и произведя видимо какой- то расчёт в голове с новым приступом энергии спросил:

— Так Бродского то видел?!

— Неа.

— Ну воооот- стукнув лапой по своей коленке расстроено сказал он. А я то думал…

Сложив верхние лапы за голову и смотря в небо, он начал с выражением декламировать
стихотворение Бродского:

«Не надо обо мне. Не надо ни о ком.
Заботься о себе, о всаднице матраца.
Я был не лишним ртом, но лишним языком,
подспудным грызуном словарного запаса.

Теперь в твоих глазах амбарного кота,
хранившего зерно от порчи и урона,
читается печаль, дремавшая тогда,
когда за мной гналась секира фараона.

С чего бы это вдруг? Серебряный висок?
Оскомина во рту от сладостей восточных?
Потусторонний звук? Но то шуршит песок,
пустыни талисман, в моих часах песочных.

Помол его жесток, крупицы — тяжелы,
и кости в нем белей, чем просто перемыты.
Но лучше грызть его, чем губы от жары
облизывать в тени осевшей пирамиды.»

Стихи он прочитал мастерски. Поставленным голосом, с экспрессией и одухотворённо. У меня аж мурашки пошли по коже.

— Это ты про кого?- тихо и всё ещё находясь под впечатлением спросил я.

— Да была одна- грустно и тихо промолвил он. — Мурка из Новосибирска. Только сейчас уже понимаю, что она не абиссинка и между нами ничего не могло быть, но иногда накатывает.
А когда её увезли в переноске, то вспоминал часто… Да фигня это всё, Серёж. Она даже говорить то толком не умела-фыркала только.
И цвет у неё какой-то приютный был.
Всё, давай закроем тему.

-Давай Кысь… Ты же знаешь и понимаешь всё сам. — Это помнишь?

«Ничто не стоит сожалений,
люби, люби, а все одно, —
знакомств, любви и поражений
нам переставить не дано.»

— Я не помню. Я знаю. Знания сами всплывают когда нужно. Я же тебе говорил. И вообще затронули такую тему, что печаль начала наползать.
Не хочу как Бродский страдать на эти темы. А то только влюбишься по-настоящему, а тут какой-нибудь Бобышев трахнет твою Марину. Она подожжёт потом занавески, скажет «как красиво горят» и вообще потом вывалит
«Я себя его невестой не считаю, а что он думает — это его дело»…

— Ты про Марину Басманову сейчас?
— Ну да, а про какую ещё Марину?- удивился кот. Одна у Бродского была Марина. Любил её сильно. Я то знаю точно.

— Откуда эта уверенность? — с сарказмом спросил я.

-У меня брат троюродный по маме с ней жил одно время. Она его слушала и по ночам, в состоянии лунатизма, даже рисовала…

S/M