Зоя Ильинична смотрела на фотографию и надрывно плакала. На старом снимке почти сорокалетней давности стояла она, тогда ещё совсем молодая женщина и рядом, держась за руку своей тонкой, бледной ручонкой был Павлуша, улыбающийся, в коричневых шортах и белой рубашонке с жёлтыми утятами. Пожилой еврей-фотограф в летний сезон часто подрабатывал в парке и Зоя Ильинична с радостью согласилась на предложение сфотографироваться с сыном. За высокими старыми липами галдели дети, визжа от восторга на каруселях, стояли длинные очереди за подтаявшим пломбиром, знойный июль стекал вязким топлёным маслом с синего, безоблачного неба. Сколько лет прошло…
Павлушин отец умер от рака желудка, когда тому едва исполнилось одиннадцать. Погоревав, Зоя направила все силы на воспитание сына. Кроме своей основной работы кладовщицы она подрабатывала уборщицей, но денег всё равно часто не хватало и если бы не помощь Зоиных родителей, живших в деревне, то ей бы пришлось совсем туго. После смерти мужа личная жизнь у неё не заладилась — то выпивохи попадались, то характерами не сходилась. Да и не было времени на эту личную жизнь, работа и Павлуша отнимали все силы. Так и маялась из года в год.
Между тем Павлуша незаметно подрастал. Учился он ни шатко ни валко, в худших учениках не ходил, но и отличником не был. И не успела Зоя оглянуться, а уж и выпускной вечер в школе на носу. Павлуша получал аттестат и она, гордая за сына, как и другие присутствовавшие в актовом зале родители, сидела на стуле и слушала напутственную речь директора. Если бы тогда знать, как оно всё обернётся…
Отучившись на сварщика, Павлуша, вернее теперь уже Павел Антонович был призван в армию и демобилизовавшись, через полгода женился на Римме из параллельного класса, к которой ещё со школы испытывал платонические чувства. Поначалу всё складывалось вроде бы хорошо. Молодожёны съездили в медовый месяц на Чёрное море, Риммины родители купили им квартиру и любовь была взаимной. Павла ценили на работе за трудолюбие, зарплата была немалая, а спустя четырнадцать месяцев предложили занять место мастера. Павел Антонович без раздумий согласился. Но если на работе всё ладилось, то вот в семейной жизни намечался разлад.
Римма никак не могла забеременеть и обследование показало, что от Павла Антоновича не может быть детей. Ставший угрюмым Павел теперь иногда прикладывался к портвейну, а Римма вечерами уходила из дома, говоря, что ей надо побыть с подругой. Через два месяца Павел случайно узнал, что подруга на самом деле — это механик Савёлов из их же треста, с которым у Риммы завязался роман. Были поданы документы на развод и произошло расторжение брака. С тех пор Павел Антонович Римму в своей жизни больше не встречал, ходили слухи, будто она уехала в Краснодарский край с каким-то кавказцем.
Вняв увещеваниям Зои Ильиничны, что на этом жизнь не закончена, Павел Антонович напрочь бросил пить и увлёкся литературой, а зимой купил машинку и сам пробовал писать небольшие рассказы. «Ну, хоть с алкашами не будет якшаться» — довольная мать, как могла поддерживала сына в его начинаниях. Павел настолько ушёл в писательство, что перестал общаться со своими друзьями и коллегами по работе. Однажды утром Зоя Ильинична зашла в комнату к сыну (жили они теперь вдвоём в двухкомнатной «хрущёвке, так как в купленной Риммиными родителями квартире Павел уже не мог находиться, о чём ему было сообщено бывшим тестем незадолго до развода) и увидела, что тот лежит на кровати, уставившись в потолок и совсем не собирается на работу, хотя будильник в красном пластмассовом корпусе верещал звонче сельского петуха.
„Ты что это, Павлуша, никак на работу не соберёшься?“ — обеспокоенно осведомилась Зоя Ильинична.
„Зачем это? Оставь меня пожалуйста, мама… Я теперь буду заниматься исключительно литературой, таково моё призвание“ — Павел Антонович кашлянул и отвернулся к стене. Ни уговоры Зои Ильиничны, ни слёзы, ни угрозы участкового и насмешки соседей не дали результата. Постепенно Зоя Ильинична убедилась, что умственное состояние её сына требует консультации специалиста. А Павел Антонович с каким-то звериным остервенением принялся за написание прозы. Сняв со сберкнижки оставшиеся средства, он накупил стопки белых листов и блоки своих любимых сигарет. Шум от машинки стоял почти круглосуточно, табачный дым не успевал выветриваться в открытую форточку.
„Ты бы хоть не курил, а, Павлуш?“ — жалобно просила Зоя Ильинична.
„Хорошо, мам.“ — Павел Антонович тут же тушил зажжённую сигарету о стеклянную пепельницу, но после того, как мать закрывала за собой дверь тут же брался за следующую.
Павел носил свои творения во все издательства, газеты и журналы, но везде их наотрез отказывались принимать.» Бездари, они ещё обо мне вспомнят!" - Павел Антонович возмущался, добавляя несколько смачных матерных слов.
Вечером Зоя Ильинична зашла к сыну и с состраданием произнесла:" Супчика поел бы куриного, совсем себя голодом заморил из-за этой поганой писанины".
Павел Антонович сосредоточенно стучал на машинке, не обращая на мать ровно никакого внимания. Та подошла поближе и увидела, что и листа бумаги-то в ней не было, сын отрешённо бил пальцами по буквам. Заглянув в его глаза Зоя Ильинична замерла от ужаса. В том, что её сын помешался окончательно не было никаких сомнений.
Павла Антоновича поместили в психбольницу на тихой Краснопресненской улице. Растущие у толстой кирпичной ограды вязы понуро гнулись от порывов налетавшего осеннего ветра. Мелкая листва лежала на выщербленном местами тротуаре, сутулый дворник с монотонностью китайского болванчика размашисто махал метлой. Была суббота и Зоя Ильинична пришла навестить сына, до этого проплакав за молитвой в церкви. Павлуша, в смирительной рубашке и в сопровождении санитара вместо приветствия глухо брякнул:" Мою книгу уже напечатали?"
«Скажите, что готовится к тиражу» — подошедший главврач с видом заговорщика прошептал Зое Ильиничне на ухо.
«Скоро, Павлушенька, скоро… А пока поешь вот, я пирожков принесла, сама испекла, да развяжите вы ему руки, нехристи!» — Зоя Ильинична зло уставилась на санитара.
Тот посмотрел на главврача и снял с Павла Ивановича рубаху.
«Как стану известным и гонорар получу — куплю тебе стиральную машину новую и путёвку в санаторий, в Феодосию хочешь, мам?» — Павел, как щенок уткнулся небритой колкой щекой в Зоино лицо.
«Только бы сердце не разорвалось, лишь бы не сейчас…» — сглотнув ком в горле Зоя Ильинична гладила Павла сухой морщинистой рукой по жёстким немытым волосам.
Октябрьский холодный дождь бился в стёкла больницы сотнями прозрачных мотыльков. Успокоенный Павлуша прерывисто дышал.
В понедельник Зоя Ильинична собрала Павлушины рукописи и вызвала такси до небольшой частной типографии. Сосед Лёнька согласился помочь принести их в сумках туда и обратно за пол-литровку. С трудом поднявшись на второй этаж бывшего купеческого особняка, Зоя Ильинична заказала четыре книги по одному экземпляру каждая, достав из сумок и положив на стол рукописи своего сына.
«Через неделю заходите, корректор сверит и отпечатаем» — услышала Зоя Ильинична, заплатила за услуги и вышла на улицу. Счастливый Лёнька нетерпеливо ожидал свою бутылку. «На вот» — Вера Ильинична протянула ему купюру и вздыхая побрела по тротуару.
Переступив порог психбольницы, Вера Ильинична достала свежеотпечатанный экземпляр книги и вошла в палату в сопровождении санитара. Стоявший у стены Павлуша радостно бросился к матери.
«Вот, Пашенька, издали твою книгу, сто тысяч тираж! „- Вера протянула Павлу книгу.
Тот обомлел и с минуту смотрел то на книгу, то на мать. Наконец он осторожно взял экземпляр в руки, глубоко вдохнув ноздрями запах типографской краски, медленно перелистал страницы и озабоченно уставился на мать:“ А гонорар? Гонорар заплатили?»
«А как же, Павлушенька — заплатили и ещё три твои книги обещали издать, я и договор уже подписала» — Зоя Ильинична обняла сына.
«Я же говорил, мама, а никто не верил…» — из глаз Павла Антоновича потекли слёзы.
«Я верила, я верила, мой хороший» — Зоя Ильинична уже не сдерживалась и всхлипывала вместе с сыном.
Шумели за окнами вязы, тот же сутулый дворник махал метлой, но искра тепла, снова возникшая между матерью и сыном, как загорелась, так уже ни за что не хотела гаснуть.
Придя домой, усталая Зоя Ильинична выпила чаю и долго смотрела на фото, где она с маленьким Павлушей когда-то бесконечно давно снималась в парке у пожилого еврея-фотографа. Упавшая слеза скатилась на фото и растеклась на нём маленьким солёным озером. «Как я ещё сама не сошла с ума?» — подумала Зоя Ильинична, перекрестилась на иконку, погасила свет и легла спать.
Умерла Зоя Ильинична во сне. Тихо и спокойно. Видно тот, кто призвал её в этот мир на муки и страдания решил, что пусть хоть уйдёт она достойно. А Павел Антонович спал в палате на жёсткой металлической кровати, под подушкой лежала напечатанная книга. Ему снилось, будто он купил матери обещанную стиральную машину и взял ей путёвку в санаторий и билет в Феодосию.