После очередной встречи со Знающим, которая оставила больше вопросов чем ответов, я вдруг задумался о том, что долгое время не давало мне покоя. Я задумался о том, почему же мне так знакомо лицо Николая Николаевича?
Какой-то смутный образ, какое-то далёкое воспоминание крутилось у меня на краю сознания. Казалось: вот-вот и я ухвачу эту мысль, но она вильнув хвостом ускользала.
И дело даже не в том, что обликом своим Знающий очень похож на Михаила Евдокимова: и круглым лицом, и короткой бородкой, и веселым прищуром. Что-то другое…
Я думал и не мог понять.
Эта мысль у меня возникала периодически. Но отчего-то именно сегодня я задумался всерьёз.
Даже голова разболелась.
И вдруг… Как вспышка! Как молния! Я вспомнил! Как наяву перед глазами встал тот тёплый майский вечер.
Это было в начале девяностых. Мне было лет тринадцать. Я тогда жил с родителями в достаточно новом, на то время, микрорайоне. Под названием «Север».
Наш двор имел вид буквы «П». Ножки и перекладина, это были обычные пятиэтажки поздней Брежневской постройки.
С юга двор огораживал дом в котором жил я.
На востоке стоял Серый дом (потому что из белого кирпича который со временем и от непогоды приобрёл серый цвет).
На западной стороне — «Дом мэра». (Да-да. Удивительно, но в то время и такое можно было увидеть. Мэр нашего города, или председатель райисполкома жил в обычной двушке. Не имел ни коттеджей, ни особняков.)
На севере двор выходил на школьный стадион.
Двор, как двор.
Ивы, клёны, кусты-щелкушки или Пузыреплодник калинолистный. Клумбы с цветами. Детские площадки, песочницы. Несколько столиков для игры в домино. Скамеечки возле подъездов. Обычный двор.
И вот: тёплый майский вечер. Суббота. Все насущные дела более менее переделаны. Двор полон народа. Ввиду отсутствия интернета и наличия всего двух ТВ каналов, люди предпочитали находится в свободное время во дворах.
Огородно-дачный сезон ещё не развернулся на полную катушку: картошка и ранние культуры уже высажены, а вездесущие сорняки ещё не вылезли. Так что можно было и расслабиться в компании соседей.
Занимались кто чем.
Женщины и девчата постарше, судачили у подъездов о чём-то своём: то ли хвастались обновками, то ли делились рецептами, то ли жаловались на своих нерадивых чад.
Мужики собравшиеся у недавно пригнанных из далёкой буржуйской страны иномарок, обсуждали достоинства и недостатки разных автомобилей, которые постепенно становились не роскошью, а средством передвижения.
Мелкота под присмотром молодых мамочек оккупировала песочницы, горки и качели.
Пацаны постарше за столиком резались в «Буру» или «Храпа» на щелбаны.
Те что помладше гоняли мяч на импровизированной футбольной площадке.
Девочки прыгали на скакалках. Играли в резиночку, классики.
Группа юных товарищей устроила торжественные похороны хомяка на клумбе возле второго подъезда.
Ещё трое шкетов младшего школьного возраста, за трансформаторной будкой разложили костёр и жгли на нём куски рубероида.
В общем обычный субботний вечер, характерный для того времени. Мне тогда даже скучно было.
Я, в ожидании своего закадычного дружка Сашки, который должен был с минуты на минуту появиться, бестолково слонялся по двору. Подходил то к одной, то ко второй компании.
У женщин я узнал удивительный рецепт нового заморского блюда — «Пиццы».
Послушал, как мужики говорят, что «Volkswagen Jetta — это Ого!», а «Volkswagen Passat — это Ого-го!».
Посмотрел на игру в карты у одного столика. У другого — послушал песню Виктора Цоя в исполнении нашего дворового гитариста.
Со скорбным видом постоял у свежей могилки украшенной ранними цветами.
Посмотрел, как дед Васька крутит ухи неудавшимся пироманам.
Приплелся на детскую площадку и по просьбе соседки стал раскачивать её малолетнего сына на качельке.
Обычный субботний вечер наполненный гулом жилой зоны…
Как вдруг. Очень-очень громко. Зазвучала музыка. Она, кажется, льётся сверху, прямо с неба. Все запрокидывают головы и смотрят вверх ища в окнах верхних этажей магнитофонную колонку или что-нибудь в этом роде. Но ничего такого не видать. Музыка продолжала литься. Звучала флейта. Чарующая мелодия разносилась по всему двору, отражалась от стен домов, окутывала тонким флером очарования каждого из нас.
Открываются окна, жильцы высовываясь по пояс стараются рассмотреть откуда же звучит музыка.
Какой-то карапуз на детской площадке закричал:
— Вот он! Вот он! Я его вижу! — и указал маленьким пальчиком куда-то наверх, на крышу.
Я поднял голову и увидел, что на крыше пятиэтажки «Дома мэра», на фоне огромного золотого диска заходящего солнца, выделяется темный силуэт невысокого парнишки с растрёпанными волосами и с флейтой в руках. Именно оттуда и неслась эта чарующая мелодия.
Пацаны замирают с картами в руках. Мужики и женщины прекращают свои разговоры. Детишки на время оставляют игры. Все слушают парня играющего на флейте в лучах заходящего солнца.
Мелодия была настолько великолепная и захватывающая, что у меня перехватывало дыхание, сердце билось часто-часто! Я чувствовал какой-то необыкновенной душевный подъём. Казалось нет ничего в мире, лишь заходящее солнце, парнишка с флейтой и эта незабываемая мелодия.
— Это Джеймс Ласт, «Der einsame Hirte» — внезапно раздался голос рядом со мной.
— Чего? — я недовольно обернулся, раздосадованный тем, что кто-то мешает мне слушать столь удивительную музыку.
Рядом со мной стоял бородатый дядька в сером костюме, в шляпе и с тросточкой.
«Учитель? — подумал я. — Или врач?».
— Это МузЫка — сказал дядька не обращая абсолютно никакого внимания на мой недовольный вид. — Раз в шестьдесят-семьдесят лет он появляется в нашем городе. И играет самую очаровательную мелодию того времени. В нашем случае он остановился на Джеймс Ласт. Композиция «Одинокий пастух».
Я с удивлением и непониманием смотрел на бородача. Тот с невозмутимым видом продолжал:
— МузЫка таким образом ищет себе подругу из числа смертных. Ту, которая чистотой души и сердца отзовётся на эту мелодию и последует вслед за ним. А он заведёт её в край вечной весны. И будут они там жить долго и счастливо, пока не закончится её е жизненное время и не уйдёт она по Последней дороге. А, а МузЫка, погоревав недолго, опять соберётся в путь. Выберет новую чарующую мелодию, прибудет в наш город, выйдет в людное место и найдёт свою избранницу. И всё повторится снова. И так будет повторяться вечно — раз за разом.
Мужик в костюме замолчал. Некоторое время я смотрел на него ожидая, что он что-нибудь ещё скажет. Но он молчал. Поэтому я вновь обернулся к фигурке на крыше «Дома мэра», откуда неслись изумительные переливы музыки.
Солнце всё ниже и ниже опускалось скрываясь за домом, двор постепенно погружался в тень, появилась легкая весенняя прохлада. И когда солнце полностью исчезло за домом, остановилась и музыка. А парень с флейтой исчез.
Я перевёл дыхание, и обернулся к дядьке в шляпе, чтобы кое-что уточнить, но того уже рядом не было.
Через секунду я почти забыл о его существовании. Мне было интересно кто же все-таки действительно был на крыше.
После мне рассказывали, что оба входа на крышу из крайних подъездов дома, были закрыты на висячие замки. Судя по виду которых, не открывались несколько месяцев.
Кто был этот паренек на крыше и куда он девался? Никто так и не узнал.
Велись долгие споры на тему: что за музыка такая звучала? Выдвигалось несколько версий: Энио Морриконе, Анджело Бадаламенти, Поль Мориа и с какого-то перепугу — Вахтанг Кикабидзе. Только пару человек говорили, что это Джеймс Ласт. Даже драка была на фоне этого.
Да. Действительно — это был Джеймс Ласт, композиция «Одинокий пастух», как и говорил мужчина в шляпе. Я позже много раз слышал ее. Одно время она стояла у меня мелодией вызова на телефоне.
Что до невесты МузЫки?
Было кое-что. После этого вечера пропала восемнадцатилетняя Томка из третьего подъезда. Двушка очень лёгкого поведения и весьма тяжелого характера. О чём свидетельствовали неоднократные скандалы, крики и звуки драк из окон её квартиры.
Так вот — пропала она. Бесследно. Её искали. Несколько месяцев искали. Но так и не нашли.
Кто-то говорил, что она уехала с какими-то дальнобойщиками в Москву. И ее видели на трассе в обществе «ночных бабочек».
Кто-то говорил, что её прибили конкурентки и тело притопили в болоте.
А кто-то говорил, что она просто сбежала.
Я особо не вдавался — у тринадцатилетнего подростка свои интересы куда более важные, чем исчезновение какой-то «Томки-три рубля» из третьего подъезда. А тем более появление какого-то бородатого пижона в шляпе.
Ах! Если бы тогда я знал, что это первая моя встреча со Знающим Николаем Николаевичем! Который, между прочим, за тридцать с лишним лет ни на грамм не изменился.
А парень на крыше субботним майским вечером, как-то очень быстро позабылся. Поговорили неделю-другую, да и перестали.
Я вот сейчас только вспомнил эту историю.
Стал размышлять.
Томка — девчуля на которой пробу негде было ставить. А ведь откликнулась душа её, на чистую светлую мелодию. И ушла она с таинственным МузЫкой в страну вечной весны. Значит не все так однозначно в этом Мире. Значит душа человека может оставаться светлой несмотря ни на что и вопреки всему.
Хотя…
Может я ошибаюсь насчёт Томки. И лежит она уже много лет где-то в сырой земле. И не было никакого МузЫки.
Но хочется верить в хорошее. Хочется верить в чудо.