1

Третьи сутки над оскудевшей людьми деревней, Михеевкой, в которой когда-то кипела и бурлила жизнь, стали чаще, чем обычно, в холодную пору, нависать серые унылые тучи, поливая землю, покрытую уже жухлыми осенними листьями, долгими обложными дождями. В природе, кроме сплошной мокряди — холода и сырости, ощущалась какая-то беспросветность, отражающаяся в глазах тех жалких остатков, что именуются «местные жители», преимущественно состоящие из стариков и так называемых «неудачников», не просыхавшие, как земля в позднюю осеннюю пору… И Марфа Егоровна, пожилая деревенская жительница, не была исключением — угасала деревня, угасала и она, по сути, одинокая, у которой была лишь единственная дочь, замужняя, с тремя детьми, но живущая далеко — в городе с миллионным населением.
В деревне уже пропели первые петухи, а Егоровна, ворочаясь в постели, так и не смогла сомкнуть глаз: то ли ее будили громкие стуки каплей дождя о прохудившуюся ржавую крышу, что давала уже течь, то ли ее мучила старческая бессонница; да и думы тяжкие стали одолевать старую — думы о скорой встрече с той самой дамой с ее пресловутой косой. Все же, какой бы ни была жизнь тяжелой и унылой, а ложиться в сырую землю никому не охота…
Егоровна, чтобы хоть как-то скоротать время, хотя бы до вторых петухов, стала прокручивать в памяти былое: как она, молодая колхозница, впервые по-настоящему влюбилась в Назара — первого парня на деревне, да еще и тракториста; как деревенские девки глядели на нее с завистью, когда она выходила замуж за Назара; как успела родить ребенка — еще до войны, но, к несчастью, умершего от внезапной болезни. В те годы детская смертность была обычным явлением. Скажем, выпьет какой-нибудь карапуз ледяной родниковой водицы в жаркое-то время, а в полночь начнет задыхаться от удушья. В итоге — смерть. Случилось так и с Игорёшей, пятилетним сынишкой Марфы. Как раз это несчастье стряслось за неделю перед самой войной. Не успела женщина оплакать смерть сынишки, как новая беда — ВОЙНА! Но эта беда — беда всеобщая, горе для всех матерей, жен, любимых…
Вспоминала Егоровна свои боевые годы: как она пошла добровольцем защищать Родину; как она выучилась на зенитчицу; как попала в зенитный полк; как она геройски уничтожала вражеские самолеты, бомбившие советские города и села… Вспоминала свой первый сбитый Мессер Шмидт. Тогда в ночном небе над Москвой поползли лающие отзвуки моторов. С земли вспыхнул первый прожектор, устремив свой луч на вражеский объект. Затем второй и третий прожекторы навели свои лучи. Это было похоже на то, как если бы заправские охотники во время ночной облавы осветили автомобильными фарами прыткого зверя, пытающегося улизнуть с места охоты. А вообще, маневрирующему истребителю легче ускользнуть, вывернуться, даже от двух прожекторов; но от трёх — едва ли! Вот как раз, когда три прожектора вылучили вражеский истребитель, в дело вступил зенитный расчет; и начиналась пальба трассирующими очередями. И всё — капут еще одной вражеской единице, а значит, сделан еще один шажок к победе! Вот, о чем думал каждый советский солдат, защищая Родину!
Так что, Марфа Егоровна ветеран Великой Отечественной и, разумеется, имеет заслуги перед отечеством, имеет, кроме трудовых наград, и боевые. Но о своих военных доблестях Марфа Егоровна особо не распространялась.
Муж Егоровны тоже воевал — в пехоте, имел три ранения, одно из которых было тяжелым, что ему даже чуть ногу не ампутировали. Ногу-то спасли, но вот хромота — на всю оставшуюся жизнь, которая, как оказалось, была не такой уж и продолжительной — умер Назар семь лет спустя после войны. А было-то ему всего-навсего тридцать девять лет от роду!
Работал Назар механизатором. И вот, когда на селе началась очередная горячая страда, сердце этого еще молодого человека не выдержало. Умер он в поле за рычагами трактора.
На похоронах перед гробом, обшитого красной материей, несли ордена и медали Назара. Бабы и мужики говаривали: «Больше всех на себя брал Назар Тимофеевич. Вот и загнал себя вконец, все мечтая приблизить светлое будущее». Да, идейным был муж Егоровны. На войне вступил в партию, а на селе, когда вернулся по ранению, возглавил партячейку.
Нелегкая судьбинушка у рано овдовевшей Марфы Егоровны вышла. Впрочем, что и говорить: судьба вот такой Марфы — это ведь зеркальное отражение судеб миллионов многострадальных советских женщин. После такой вот тяжелой и кровопролитной войны, унесшей миллионы жизней, эта война продолжала кровоточить в душах выживших и отстоявших свою свободу, свободу детей, внуков; еще целое десятилетие после войны, надрывая последние жилы и при этом живя в холоде и голоде, восстанавливал героический советский народ разрушенное хозяйство: заводы и фабрики, деревни и села, разрушенные гидросооружения, да еще этот героический народ умудрялся помогать так называемым братским народам, веря, что не за горами светлое будущее.
Надрывался советский народ и в годы так называемой Холодной войны, объявленной Западом Советскому Союзу и всему соцлагерю, чтобы укреплять обороноспособность; страна расходовала колоссальные ресурсы на создание ядерного оружия и баллистических ракет, параллельно реализуя программы по освоению космоса… А человек — не камень, пусть он даже трижды советский! Человек — он живой организм, он хрупок, ему нужен отдых, восстановление, и просто радоваться мелочам жизни! Хотя, говорят, и камень водою точится… Вот самые лучшие, как Назар Тимофеевич, рядовые коммунисты, выступавшие в самых передовых рядах, первыми шли в бой на войне, первыми были и на трудовом фронте, первыми гибли…
Разумеется, были у людей и радости; у Марфы Егоровны и ее мужа, потерявшими первенца еще до войны, все же после войны родилась чудная дочь. Назвал Назар дочь Тамарой — в честь своей матери, умершей еще в Гражданскую. Тома, на радость родителям, росла здоровой крепкой девочкой.
По окончании средней школы, Тома уехала в Омск поступать в медицинский институт — не прошла; решила не возвращаться в родную деревню, а попытать счастья на следующий год, но уже в институт попроще — в фармацевтический. Поступила. Так в городе и обосновалась, там же Тома вышла замуж за очень хорошего парня — Владимира.
Взрослая Тома теперь — за сорок ей, и величают ее не иначе как Тамара Назаровна. Ныне заведует она аптечным делом, распоряжается также дефицитными лекарствами, которые, бывает, на вес золота. Положением же своим особо не пользуется. Другой бы на ее месте давно бы разбогател, а она — нет; от того у нее трения с высшим начальством и выходят. Так сказать, не оправдал человек надежд на вверенном ему посту.
Тамара очень любит детей. Это у нормальных женщин в природе. С мужем Владимиром они нарожали троих: двух девочек и мальчика. Старшая, Надежда, уже заканчивает школу, хочет стать актрисой. Говорят, в папу пошла. А папа когда-то состоял артистом в труппе при местном драмтеатре, пока в конце 80-х, на закате Перестройки и Гласности, не ушел в бизнес.
А Марфа Егоровна с каждым годом все дряхлеет и дряхлеет, что по утрам стало тяжко вставать; все тело ноет и ломит, будто всю ночь черти мутузили, а особенно ломило и скручивало ее радикулитную спину. Дочь Тамара наездами привозила матери редкие лекарства, но те уже не очень-то и помогали старухе — возраст брал свое. Да вот еще напасть: кроме прохудившейся крыши, что давала течь, засорился и дымоход, стало трудно растапливать печь; дым в избе такой коромыслом стоит, что не продохнуть, а жаловаться в нынешнюю администрацию не пойдешь — все хозяйства, нынче разваливаясь, преобразовываются в коммерческие общества или товарищества, и уже никому ненужные кадры бегут в города. И старуха решила попросить дочку о помощи; та пообещала, что поможет.
И все же Егоровна переживала, что ей пришлось напрячь Тамару. Понимала, у дочери у самой сейчас забот невпроворот в связи с сокращениями и пертурбациями на работе. Из-за прохиндеев у власти все рушилось в огромной державе: весь Союз треснул по швам, были разрушены прежние производственные связи с бывшими союзными республиками, деревни и села вымирают, кадры, которые решают все, как говаривал Великий вождь всех времен и народов, уже не ценятся, а космополитствующие элементы бегут из страны как крысы с тонущего корабля. Советские же рубли, как всеобщий эквивалент стоимости товаров и услуг, потеряли свою былую силу — обесценились и начался выпуск новой самозванной купюры достоинством в пятьдесят рублей, которая позже, как бы в укор, нарекут Павловка в честь министра финансов — того самого денежного реформатора, а, по сути, мошенника во властной пирамиде, грабившие миллионы советских граждан. Как говорится, то, что не сделал растреклятый Гитлер с Советском Союзом военным путем, то экономически с успехом осуществили продажные бонзы у власти в купе с депутатами Верховного Совета, проведя мнимую либерализацию и приведя к власти компрадорскую буржуазию, по-черному продолжая грабить уже российский народ, особенно после Ельцинской приватизации, которую опять же народ с укором назовет «Прихватизацией», когда предприимчивые «паразиты» сначала за бесценок скупали ваучеры у наивного, экономически безграмотного населения, а потом и искусственно обесцененное народное достояние — фабрики, заводы, крупные производственные объединения, месторождения и т. д. — то, что создавал советский народ в годы Индустриализации и восстановления народного хозяйства, то, что ему по праву принадлежало. А еще кругом бесчинствовали бандиты, мошенники, самозванцы, шарлатаны… А сколько Центральное Телевидение заполонили Чумаками да Кашпировскими, пудрившими мозги советским гражданам! В общем, за что боролись, на то и напоролись…
Вот в такой обстановке, в такой вот стране ныне и жила наша уже престарелая героиня, Марфа Егоровна. А сколько вот таких Марф уходило на дно на так называемом «тонущем корабле», один бог знает!..
— И куда катится страна? — вслух размышляла Марфа Егоровна. — Чежало будет честным людЯм, ох, как чежало! — старуха громко зевнула, и уплыла наконец в царство Морфея.

2

Часов в семь утра, когда Егоровна месила тесто в кути, она услышала громкий стук в ворота, сопровождаемый лаем пса Мухтара.
— О, господи, кого это нелегкая принесла? — вслух произнесла старуха, вытирая о фартук испачканные в муке руки. А в ворота все тарабанили и тарабанили, а собака все лаяла и лаяла, пытающегося, как видно, сорваться с цепи.
Старуха доковыляла до калитки, отварила ее и обомлев… Она упала бы в беспамятстве, если бы ее вовремя не подхватили сильные мужские руки и не усадили на лавку.

3

— Ах, какой же я осёл! Какой же я не предусмотрительный! — сетовал на себя лысый мужчина с красным пятном на лбу. Затем он обернулся к рядом стоящему верзиле с бутылкой воды в руках:
— Федя, смочи платок водой… Или нет, постой, дай мне воды.
Побрызгав водой лицо старухи, он, наклонившись к ее самому уху, громко спросил:
— Марфа Егоровна, мамаша, как вы?!
Старуха очнулась и, узнав в лысом мужчине своего зятя, пролепетала:
— А похож, черт ты лысый, на него… Ах, как похож…
— Очнулись, Марфа Егоровна? — обрадовался зять. — Хотел вот сделать сюрпрайз… Вы меня, мамаша, извиняйте, что так вышло. Вот, не учел я вашего почтенного возраста… Все-таки надо было заранее оповестить вас, что приеду я в необычном прикиде. Это поГаное обличье — для здешнего начальства, — продолжал зять, фрикативя звук /g/, как это делал первый, он же последний, президент СССР. — Вот попомните, Марфа Егоровна, заставлю я ваше начальство отремонтировать дом ваш, да провести газовое отопление как в лучших домах Ландона и Порижа! Да и не только у вас — у всех здешних жителей!
— Ой, Володя, родимый мой, — устало проговорила старуха, — как был ты всю жизнь артистом, так артистом и помрешь.
— Великим артистом помру, Марфа Егоровна! Не сумлевайтесь, великим! Вот увидите! — твердо заявил зять не без иронии в голосе.
— Выходит, в самом деле, роль твоя звёздная, Владимир, — заключила довольная старуха.

4

В девятом часу ворота дома Марфы Егоровны отворились и со двора стремительно выехала вороненая «Чайка» в сторону дирекции Акционерного Общества «Агрегат», в недавнем прошлом колхозное управление.
Дорогой в окружении трех верзил наш мнимый экс-президент репетировал свою звездную роль перед такими же мнимыми тремя телохранителями и водителем, крутившим баранку.
— Вот вы мне скажите, товарищ Пупкин, — так «экс-президент» обращался к воображаемому руководителю АО «Агрегат», жирно фрикативя звук /g/ — скажите на чистоту. ТоГда, коГда наша страна, экспортирует Газ, ветеранам войны и труда полаГается безвозмездный ремонт домов и проводка Газового отопления? ПолаГается?! — и сам же «экс-президент» на свой, как видно, риторический вопрос, отвечал: — Несомненно, полаГается! Они это заслужили своими подвиГами и ратным трудом перед отечеством.
«Телохранители» сидели тихо, смотрели на «босса», внимательно и серьёзно его слушая.
— Я понимаю, товарищ Пупкин, — продолжал «экс-президент», — тяжелое испытание проходит наш народ… Не легче, чем во времена Голодомора… коллективизации… индустриализации за две пятилетки… не легче, чем в Годы войны… К тому же, мы в шелках… тьфу ты… Мы, как Говорится, в долГах как в шелках! Да что и Говорить, люди «ножками Буша» питаются! На южных Границах не спокойно… Да еще назревает война в Чечне… Но тем не менее, о стариках, тем более ветеранах, надо позаботится?! Надо! Да и вас, товарищ Пупкин, не за Горами, турнут на пенсию… Ну, ладно, я понимаю, вы-то свою старость обеспечили на сотню лет вперед, так сказать, приворовывали сколько нужно… Но ведь речь же идет об обездоленных, брошенных стариках! Мы, партия и правительство, их, получается, обманули, обобрали… стариков-то! Как же после всего этого мы будем Глядеть им в Глаза? А ведь их-то с каждым Годом все меньше и меньше становится… так сказать, редеют ряды. И мы, кровь из носу, обязаны ветеранам обеспечить достойную старость… Скажите, товарищ Пупкин, обязаны мы… — в таком вот ключе все это продолжалось, пока вороненая «Чайка» не затормозила перед двухэтажным зданием дирекции АО «Агрегат».

5

Дверцы вышеупомянутой «Чайки», припарковавшийся перед зданием дирекции АО «Агрегат», синхронно отворились, и из машины также синхронно выскочили трое верзил с тяжелыми подбородками, сурово осматривающими местность, дабы, если возникнет опасность покушения на хозяина, то своевременно ее предотвратить, прикрывая своими телами самое что ни на есть драгоценное.
Минуту спустя один из телохранителей, как видно, главный, чуть ли не подбежал к машине, проворно открыл дверцу и предложил «боссу» выходить; двое других также подскочили. Все трое телохранителей с ролью натасканных «псов» справлялись на отлично, не вызвав бы ни у кого ни малейшего подозрения в своем самозванстве.
Пока мнимый наш экс-президент в своем строгом прикиде и фетровой шляпе на голове, из-под которой пока еще не было видно того самого пресловутого красного пятна, что выделяло его среди прочих «небожителей», вылезал из «Чайки», пока он мерным шагом прохаживался в сопровождении «телохранителей» вдоль двухэтажного здания и обозревал своим неповторимым прищуром окружающую его действительность, по-видимому, в чем-то удостоверяясь, в «доме Облонских» началась кутерьма…
— Яков Моисеевич! — с криком ворвалась секретарша Маша в кабинет босса, у которого шла планёрка. — Яков Моисеевич, к нам прибыл…
— Кто?! Ревизор?! — не без сарказма перебил гендир Машу. Присутствующие уставились на чуть ли не шокированную секретаршу.
— Нет же, Яков Моисеевич, сам…
— Сам бог пожаловал?! — опять перебил босс секретаршу.
— Горбачёв… — выдохнула Маша и как-то сразу сникла. Возникла немая сцена.
— Ты что, Маша, белены объелась?! — нарушив молчание, возмутилась главный бухгалтер, полноватая женщина лет сорока пяти. — В наше-то захолустье, да сам Михал Сергеич собственной персоной?! Ему что, делать нечего? Ей-богу, девка, ты просто бредишь. Ты утром-то с какой ноги встала?
— Я правду говорю, Зинаида Григорьевна! Зачем мне врать? — оправдывалась секретарша. — Сами гляньте на улицу!
— Глянем, не сомневайся, Машенька, глянем! — злобно прошипела главбух.
— Так, товарищи… господа, — обратился гендир к присутствующим, — если это правда, то, я думаю, надо встречать важного гостя, как полагается.
— Верно! Верно! — одобрительно заголосили мужчины.
— Вперед! — всем присутствующим скомандовал гендир и сорвался с места.

6

— О… Господи, в самом деле это он! — обомлел гендир, разглядывая в окне важного гостя, шедшего в окружении телохранителей.
— Это же надо такому случится! Кому скажешь — не поверят! — раздались голоса сзади.
— Так, все за мной вниз встречать Гостя! — скомандовал гендир и ринулся вниз по лестнице, сотрясая вторым подбородком. На ходу он обдумывал, что же делать дальше…

***
— Дорогой наш Михал Сергеевич, — начал гендир подобострастно, подбегая к «экс-президенту» в окружении своей свиты и протягивая свою холеную лапку. — Что же привело вас в наше захолу… Какими судьбами у нас? Такой высокий гость, да в наших краях?! Рады, рады, несказанно рады, — расточал учтивость словоохотливый гендир перед важной персоной — перед почётным пенсионером государственного масштаба.
— Здравствуйте, товарищ… — начал было «экс-президент», но, не зная ни имени, ни отчества гендира, поглядел на своего визави вопросительно. Тот, сообразив, в чем дело, по-военному отрапортовал:
— Зильберман Яков Моисеевич! Генеральный директор АО «Агрегат»!
— Товарищ Зильберман… Яков Моисеевич, что же это такое получается, — начал сходу «экс-президент», — до меня дошли сведения, что в вверенном вам районе ряд деревень оказались в полном запустении, никакой заботы о ветеранах войны и труда… Да, да, да, никакой заботы! Они, одинокие старики, влачат жалкое существование… живут в развалюхах, да еще без газового отопления и горячей воды… Я тут уже успел заехать в несколько мест… Яков Моисеевич, дорогой товарищ, картина удручающая, я бы сказал…
«Экс-президент», заметив вопросительное выражение на лице гендира, добавил:
— Я понимаю, Яков Моисеевич, что нынче не те времена, фонды на социальные нужды с верху не выделяют… Но скажите мне, неужели ваше хозяйство не может чисто по-человечески оказать гуманитарную помощь остро нуждающимся старикам, тем более ветеранам, благодаря которым, все мы живем свободно и достойно?
— Михал Сергеич, — начал гендир, — вы правильные слова говорите, сомнений нет. У меня самого отец воевал, понимаю все… — говоря все это, гендир заметил в лице «экс-президента» некоторую суровость, и сразу же затараторил: — Чем сможем, обязательно поможем.
— Начните с той деревни, что я посетил сегодня утром, — предложил важный гость.
— Вы имеете в виду Михеевку? — тоже с подобострастием спросила главбух.
— Она самая. И лучше начать с дома… — тут экс-президент якобы запамятовал имя хозяйки дома и ему один из телохранителей подыграл:
— Дом Марфы Егоровны… Никифоровой Марфы Егоровны.
— Маша, — сказал гендир секретарше, — запиши… запиши: деревня Михеевка… Никифорова Марфа Егоровна… Ремонт дома… Проводка газа.
Продиктовав все это секретарше, гендир опять изменился в лице и уже с подобострастием обратился к важному гостю, услужливо пропуская того с его «телохранителями» в парадную дверь дирекции:
— Ну, а сейчас, дорогой наш Михал Сергеич, милости просим в наши, так сказать, родные пенаты.

7

Не прошло и двух недель после визита «экс-президента» в вышеописанную местность, как первой по счету преобразовалась деревня Михеевка — за ней еще несколько деревень. Жители нарадоваться не могли, славословя виновника сего торжества — Михаила Сергеевича Горбачева. Говаривали про него: «Такую страну развалил!.. А все же, добрый он человек! Уважает стариков…»

8

Прошел еще месяц с тех памятных событий и по местному и центральному телевидению вещалось:
«Правоохранительными органами была задержана банда самозванцев, состоящая из пяти человек, главарь которой представлялся в качестве первого президента СССР, Михаила Сергеевича Горбачева. В интересах следствия имена преступников не разглашаются».
А в это время у Марфы Егоровны сидела соседка. Обе чаевничали.
— Егоровна, это что же такое делается на свете… — чуть ли не возмущаясь, сказала старуха, наливая в блюдце из чашки чай со сливками, — оказывается Михал Сергеич-то наш, который нашу деревню преобразил, самозванец.
— Самозванец, говоришь… — проскрипела Егоровна. — Да на таких самозванцах, Марковна, земля наша держится! «Самозванец, самозванец», — передразнила она соседку. — Ты, чай, до сих пор нарадоваться не можешь новой крыше, да газовому отоплению?
— Да я не по злобе, Егоровна! — начала оправдываться соседка. — Я одного только не понимаю: ежели энтот мужик… ну, который прикидывался Горбачёвым, самозванец, то ему-то какой прок? Ведь он людЯм помогал? Помогал!
— Вот именно, Марковна, что тем, кто нуждался, тем и помогал… А себе ничегошеньки… — всплакнула старуха, вытерла слезу платком и продолжала:
— Выходит, добрый он человек. А добрым в первую голову и чежало! И первыми они погибают, отдавая себя без остатку… Как Иисус Христос пожертвовал своей жизнью за нас грешных, так вот и он… — Марфа Егоровна замолчала, не досказав своей мысли.
— Я это… самое, Егоровна, — обдумывала вслух свои слова соседка, — я вот чо думаю… реальному-то Мишке Меченному на самом деле-то на людёв насрать… Ездит, понимаешь ли, по заграницам там — к господам всяким, получает от их награды, почетные там звания… А за что?! Да за то, что нас всех, советских людей, кто строил коммунизм, со всеми потрохами прОдал за тридцать серебряников! Иуда проклятый! А чичас живет и наслаждается жизнью… А мы тут прозябаем… влачим жалкое существование… Что, разе это жизнь? А дети наши?! Они что, стали лучше жить после всего того, что энтот Иуда наделал со страной?!
— В том то и дело, что нет, Марковна, — с горечью подтвердила Марфа Егоровна. — У моей-то Тамарочки тоже на работе чичас еше те проблемы! А у ее мужа… — тут старуха осекалась. — Ну, ладно, Марковна, что мы тут о плохом, да о плохом, давай лучше о хорошем! — и уже в мажорном тоне сказала: — Вот у меня внучка, Надюша, хочет выучиться на артиску…

9

Егоровна проснулась с третьими петухами.
— О господи, и приснится же такая белиберда: Горбачёв… Мишка Меченный… самозванцы… О господи, и Володьку арестовали. Ну и сон проклятущий! — прошептала старуха, трижды перекрестившись в сторону киота.

10

Дочь Марфы Егоровны сдержала обещание; правда, сама приехать не смогла, но собрала к матери мужа, Владимира Семёновича и, как оказалось, он сам горел желанием помочь теще, что само по себе случай не типичный для русских зятьёв, которые, возможно, и породили массу анекдотов про тёщ, увы, не в пользу последних. Ну, вот, пожалуйста, анекдот про тот самый змеиный яд, который якобы лечит от хвори. Зятек, заявляясь домой пьяным, просит тещу:
«— Теща, плюнь мне на грудь!
— Зачем это, затёк? — удивляется старуха.
— А говорят, змеиный яд помогает».
Но, к счастью для Марфы Егоровны, зять ее, Владимир Семёнович, любил не только свою благоверную, но и не в меньшей степени свою тещу, тем паче уважал возраст. Так что, будьте уверены, если за дело возьмётся Владимир Семёнович, а не какой-то там Михал Сергеич, то все будет в ажуре и мечта бедной старушки сбудется — дом покроется новой оцинкованной крышей, а зимой старуху будет греть газовое отопление… Будет и горячая вода. Не жизнь, скажу я вам, — а малина!..
12 ноября 2024 г.