Не пытайся меня понять. Ни меня, ни двойной мой язык.
Я темнее заброшенных замков и пустых глаз.
И не пытайся меня забыть. Ты слишком ко мне привык…
Я больше не поманю пальцем и не отдам приказ.
При мне горел Нотр-Дам, Ле-Кенель ночью тлел.
Я древнее прогнивших могил и ужаснее вечных мук.
Я лежу на сырой земле среди серых застывших тел.
Каждый из них сидел у моих ног, и ел из моих рук.
Берегись меня, милый. Не ищи моих острых клыков
И не гладь чешую, заставляя махать хвостом.
Ты замкнёшь эту очередь злейших моих врагов.
Когда они все умрут, приходи уж и ты потом.
Я налью тебе чаю из здешних колючих трав,
Уложу тебя спать и даже спою колыбель,
А после признаю, что ты был чудовищно прав,
Когда отказался выйти со мной на дуэль.
Не пытайся меня победить или завоевать.
И не смей даже думать, как бы меня приручить.
Ты ведь помнишь, моя мягкая стерва-кровать
Умеет не только прощать, а ещё и мстить.
Я была человеком. Я знаю какой человек.
Мне болота стали роднее чердачных крыш.
Я в своей новой плоти доживаю свой лучший век.
Не пытайся меня разгадать. Разгадаешь — уже не простишь.