Эта история произошла в нашем городе в те давние годы, что впоследствии были прозваны «Лихими». Произошла в девяностые.
Тогда (а впрочем, и сейчас) было очень популярно избавлять родных от алкогольной зависимости посредством «Кодировки».
Почему избавлять, а не избавляться? Да потому, что заблудших мужей, отцов, сыновей к специалисту в основном приводили отчаявшиеся родственницы. Очень часто можно было услышать от излеченного такие слова:
— Сам? Да ни в жизь! Это — жена (мама, сестра, бабушка) заставила!
Редко, очень редко индивид, вставший на заведомо проигрышный путь борьбы с «Зеленым Змием», изъявлял желание самостоятельно, без постороннего принуждения, вылечится от этого недуга.
Злоупотребление алкоголем весьма и весьма пагубное пристрастие. Оно приносит боль, страдания и прочие неприятности близким людям алкоголика. Поэтому честь и хвала доктору Довженко Александру Романовичу и его клинике «ДАР»! Его ученикам и последователям: докторам Сайкову, Хадоркину, Горбачёвой и многим-многим другим за их попытки избавить людей от этого страшного недуга.
Однако, руководствуясь своими данными (возможно, они в корне неверны), я с грустью могу констатировать следующее: ориентировочно ¼ часть пациентов полностью завязывала с пьянством, ещё ¼ пребывала в длительной ремиссии от года до нескольких лет, а оставшаяся половина как бухала, так и бухает, причём некоторые начинают прямо в день кодировки. Вот и выходит, что моя статистика неутешительная. Повторюсь: она может полностью не соответствовать официальной, поэтому, может, и не стоит воспринимать её серьёзно. Это, так сказать, субъективное мнение.
Я здесь хочу рассказать о враче, несколько дней занимавшимся лечением от пьянства в нашем городе. Было это в году девяносто четвёртом или девяносто пятом — точно не знаю.
Так вот, излечение от пьянства у пациентов, побывавших на приёме у этого специалиста (опять же, по моим личным данным), составила 100%. Их, правда, было немного — человек двадцать-двадцать пять всего. Но никто из этих людей после той кодировки больше не пьёт ни грамма. Ни в радости, ни в печали, ни в счастье, ни в горести — вообще не пьёт.
Со всеми ими в течение какого-то времени мне удалось так или иначе переговорить. Кое-кто из них послал меня на три известных буквы, и разговора как такового не получилось. Но те, кто согласился поведать мне свою историю, говорили исключительно одно и то же, причём с поразительной точностью, за исключением некоторых незначительно мелких деталей.
Все услышанные истории я здесь приводить не буду, ограничусь одной, рассказанной моим знакомцем по кличке «Кот». Сразу оговорюсь, никаких историй наподобие бородатого анекдота про кодировку у кузнеца здесь не будет. Здесь будет простая, правдивая история, рассказанная бывший алкоголиком по кличке «Кот».
Итак.
Кот личность весьма колоритная и достаточно известная в широких кругах нашего города. Судьба столкнула меня с ним в тот период моей жизни, когда я находился в активном поиске острых ощущений, ну или приключений на пятую точку. Кот, в то время ему было где-то около двадцати пяти, выглядел благодаря своему образу жизни на все пятьдесят. Среднего роста, худощавый. Копна, давно не мытых и не стриженных волос неопределённого цвета, пышные усы и квадратные очки с толстенными линзами. В любую погоду он был одет в модный по тем временам турецкий свитер «BOYS», со временем приобретший вид половой тряпки. Никогда не водившие знакомство с утюгом чёрные брюки, видимо, ещё со свадебного наряда его дедушки. И кеды — «Два мяча», замызганные до такой степени, что их можно было принять за галоши.
Кота можно было увидеть в любое время дня и ночи, возле магазинов и в других прибыльных местах. Он ошивался в компании таких же, как и сам, заблудонов, не гнушающихся мелким разовым заработком или сшибающих мелкую денежку у знакомых и у случайных прохожих для достижения своей заветной цели: покупки желанной бутылочки с огненной водицей.
Где и кем работал Кот, мне неизвестно. Да и работал ли он вообще? Проживал он с мамой — заслуженным педагогом на пенсии. Как и сколько он выматывал нервы и прибавлял седых волос на голове у своей матери, это известно одному лишь Богу. Но, думаю, не мало.
Весьма регулярно матушка его, как и любая мать, жаждущая своему чаду только хорошего, возила его по разным специалистам от наркологии, дающим хоть малейшую надежду на исцеление. Возила к тем же: Сайкову, Хадоркину, Горбачёвой. Возила на его по каким-то бабкам, знахаркам, шептухам. Обращалась в местный наркодиспансер… Но всё было тщетно: после кодировок на следующий же день Кот приползал домой пьяным в зюзю. На уговоры, увещевания, просьбы, угрозы и иные методы воздействия он не реагировал. Мать отчаялась и уже была готова махнуть рукой на непутёвое великовозрастное чадо, как однажды на доске объявлений возле нашего центрального гастронома под названием «Юбилейный» она увидала объявление. Оно было написано от руки на обыкновенном тетрадочном листе в клеточку.
Объявление гласило:
«Спешите! Только одну неделю!
Лечение от алкогольной зависимости проводит доктор Владимиров А. В.
Сеансы ежедневно. Начало сеансов в 10:00. По адресу улица NNN, дом N, квартира NN.
Методика проверенная веками!
Результат 100%! Доктор гарантирует!
Предварительное воздержание от употребления спиртных напитков не требуется!»
И указывалась цена, эквивалентная двадцати долларам США. По тем временам это было достаточно приличная сумма. Особенно для пенсионерки. Но не неподъёмная. И мама решилась… Последний шанс.
Далее повествование буду вести от лица Кота. Не смотря на свой прошлый образ жизни и полное отсутствие какого-либо образования, Кот изъяснялся весьма культурно. Рассказывал всегда интересно и живописно. Слушать его было приятно…
«Как тогда бухал? С кем тогда бухал? Сколько выпил? Не помню. Как домой попал? Тоже не помню.
Мамка меня с утра разбудила и говорит:
— Пошли.
А у меня башка, что твой чугун — трещит и раскалывается. А она всё бухтит и бухтит над душой:
— Пошли. Пошли в одно место, тут недалеко. Я тебе потом пивка куплю.
Уговорила. Ну, мы и пошли.
Квартира — обыкновенная двушка на втором этаже. Таких же бедолаг, как и я, было ещё трое. Двоих я знал — это были Черепаха и Самец. Да ты их и сам знаешь. Кстати, они тоже не пьют после той кодировки. Я их не спрашивал, но ты расспроси — тебе они обязательно расскажут. Расскажут скорее всего, тоже, что и я.
Ладно, — отвлёкся я. Продолжу.
Нас разместили в большой комнате — в зале, на диване и на креслах.
Сопровождающих родственников вообще на порог не пустили. Миловидная рыжеволосая девушка взяла у них денежки и вынесла расписки. На вопрос, будет ли с ними доктор проводить какую-либо беседу, ответила отрицательно и отправила их ожидать на лавочку возле подъезда.
Мы же томились недолго. Время коротали разговором о вечном. А через минут пять в комнату вошёл мужчина. Всем своим видом он напоминал незабвенного вождя революции — В. И. Ленина: огромная лысина, лукавый прищур, рыжеватая бородка. Чёрная жилетка, белая сорочка с галстуком, выглаженные брюки, до блеска начищенные туфли. И также как Владимир Ильич слегка картавя, он сказал:
— Здгавствуйте, джентльмены. Меня зовут Владимигов Афанасий Вячеславович. Я врач. И я буду заниматься вашим лечением. Я буду лечить вас от пьянства.
— А если мы не хотим? — голосом, более похожим на пароходный гудок, спросил Самец.
Доктор и ухом не повел. Лишь посмотрел на него с фирменным Ленинским прищуром и сказал:
— Коль вы сюда пгишли, батенька, следовательно, вы изъявили своё желание. Вольное или невольное желание быть излеченными. А посему пить вы больше не будете. Я сказал всё. Вопгосы?
Я поднял руку, как на уроке, и спросил:
— А что будет, если мы выпьем?
Все замерли в ожидании ответа. В этот момент нас обычно начинали пугать разными напастями. Поэтому мы с нетерпением ждали, что же скажет этот невысокий лысенький человечек.
А доктор заложил большие пальцы за края жилетки и, раскачиваясь с носка на пятку, несколько секунд смотрел на меня. Затем ответил:
— Ничего. Абсолютно ничего не будет. Вы пгосто не будете больше пить.
— Нам что, уже прямо сейчас нельзя пить? Или потом нельзя будет?
— Ну почему же — можно. Сегодня и завтга можно. Мало того — нужно! Я отдам каждому из вас половину выплаченных денег.
Мы переглянулись. Все были битые жизнью, неоднократно кодированные у других специалистов, но такое мы видели впервые.
Афанасий Вячеславович не обманул. Он выдал нам оговоренную сумму. Потом мы хором трижды произнесли:
- Я больше не пью! Я завязал! Честное слово! И всё!
— Всего добгого, господа. Удачи вам, — сказал Афанасий Вячеславович и протянутой рукой указал нам на дверь, чем ещё раз напомнив мне о Владимире Ульянове — Ленине.
В тот же вечер я напился. Напился, как последняя свинья.
Чтобы не выслушивать мамкины причитания, я пошел в старый бабкин дом. По дороге ещё пива купил в „ночнике“. И абсолютно пьяный лёг спать.
Бабушкин дом, он очень старенький был. Еще довоенной постройки. Окна со временем почти в землю смотрели. Ну, знаешь, такие бревенчатые дома. На окнах наличники резные. Крылечко деревянное. Двери тяжёлые, дубовые, и на щеколду они закрывались. Закрывались и открывались эти двери с характерным металлическим лязгом этой щеколды.
И вот сквозь дрёму пьяную слышу я: стукнула входная дверь, эта самая щеколда лязгнула металлически, и в хату холодом потянуло. И шаги раздались. Медленные. Неторопливые шаги. Тяжёлая такая поступь: топ… топ… топ.
А я лежу, не открывая глаз, и думаю:
„Кто ж там такой смелый, бессмертный? Решился в первом часу ночи в гости ко мне нагрянуть?“
Ну и друзей своих — собутыльников в уме перебираю: дедуктирую, так сказать.
И вдруг чётко и ясно вспоминаю: дверь-то входную я закрыл на ключ и на два крючка: верхний и нижний. Да ещё и засов задвинул — боялся спьяну, чтобы меня не стырили, драгоценность эдакую. Точно закрыл. Ошибки быть не может — вон палец большой на правой руке саднит: я его засовом слегка прищемил.
И так не жутко стало! Страшно! Мурашки по коже! Волосы дыбом! Хмель выветрился весь сразу.
Лежу, значит, шаги эти слушаю. А к шагам этим ещё и сопение какое-то добавилось. В нос шибануло шерстью мокрой.
Вот представь: ночь, тишина, шаги и дыхание чьё-то.
Подошёл гость неведанный ко мне. Постоял секунду другую. Уселся на кровать: я почувствовал, как кто-то тяжёлый опустился в ногах. Матрас аж прогнулся, и пружины звякнули.
Что-то мягкое, тёплое и лохматое опустилось на моё плечо. А я лежал, не открывая глаз, и мысленно произносил все молитвы, какие только знал. Потом сбился и стал просто просить:
— Господи, помоги! Господи, спаси — убереги, я больше никогда!
И множество обещаний. И вот, когда в своих обещаниях я дошёл до „Никогда больше пить не буду!“, раздался тяжёлый вздох, мягкое убралось с моего плеча, кровать, жалобно скрипнув, распрямилась, и снова раздались медленные, тяжёлые шаги, но уже в обратную сторону — в сторону двери. Снова лязгнула щеколда, хлопнула входная дверь и наступила тишина.
Что это было? Я до сих пор не знаю. Может, белая горячка? Может, мне такое приснилось? Не знаю. Только вот кошка, когда утром домой заявилась, дня три в спальню заходить не хотела: шерсть дыбом, хвост трубой, уши торчком, глаза как пятаки — ничем заманить не удавалось. Хотя до этого — любимое место на кровати было: поспать, повылизываться и пощуриться на солнышке.
Что дальше? Дальше обещание я своё сдержал — не пью уже 20 лет.
„Почему?“ — спросишь. — „Почему поверил во всё это? Почему не искал разумного, рационального объяснения?“
Да, напугался я до чёртиков! До, усрачки! До, икоты! Волосы седые на висках появились, и это в 24 года! Я и сейчас как вспомню, так мурашки по коже — жуть! Даже если это и был глюк, то, вероятнее всего, это организм мой таким образом сигнал мне подавал: „Пора завязывать!“
Я и завязал.
Я слово дал!
И слово я своё держу — не пью!»
Вот такую историю о своём чудесном исцелении от пьянства рассказал мне Кот. Он же — Александров Виталий Иванович. Уважаемый ныне плотник и столяр в местном строительном управлении. Любящий муж. Отец троих детей. Не пьет. Абсолютно.
Поначалу я подумал: «Бред алкаша». Но потом поговорил с Самцом и Черепахой. (Ныне тоже законопослушные граждане и ярые сторонники трезвого образа жизни). Оба крайне неохотно рассказали о ночи после той кодировки. Но рассказали.
У одного всю ночь за окном на карнизе сидела какая-то черная птица. И стучала клювом в оконное стекло.
У второго ночью в квартире из соседней комнаты слышался попеременно: то детский плач, то детский смех. Хотя никаких детей ни у него, ни у соседей не было и быть не могло.
Я заинтересовался и стал искать. Нашёл еще человек двадцать пациентов Владимирова Афанасия Вячеславовича. Стал расспрашивать. Кое кто, как я уже говорил, послал меня подальше. Кое кто согласился поговорить. И то, что они мне рассказали, можно назвать одним словом: «Жуть!»
Стал наводить справки о докторе. Ноль. Тишина. Штиль. Пустота. Больше, этого доктора в нашем городе никто не видел, и никто о нём ничего не слышал. Кто он, откуда — никто не знал. Сколько я не наводил справок, так ничего и не смог добиться.
Я уже было махнул рукой, записав все в загадки нашего города, как мне повстречался Николай Знающий. Не думаю, что встреча эта была случайна.
— Ищешь? — спросил он, усаживаясь рядом со мной на скамейку в скверике, где я отдыхал после рабочего дня. — Не ищи. Не надо.
— Почему? Интересно же.
— Все равно не найдешь.,
— А вдруг?
- Нет, — Знающий покачал головой. — Мы искали. И не нашли.
Я вздохнул. Коль уж сами Ведающие люди нашего города не смогли отыскать следов Владимирова Афанасия Вячеславовича, то мне и подавно не удастся.
Мы помолчали. Мимо ходили люди. По видневшейся невдалеке центральной дороге туда-сюда сновали машины. Проехал автобус № 9.
— А версии? — прервал я молчание.
— Версии? — задумчиво протянул Знающий. — Есть одна. Он опять замолчал.
— Не томи! Рассказывай! — воскликнул я, начиная злиться. В конце концов, это он ко мне подсел. Значит, сказать что-то хочет.
— Ладно-ладно. Не нужно злиться, — Знающий примиряюще поднял руку.
Еще немного помолчал, будто собираясь с мыслями, и стал говорить:
— История эта проста до безобразия, до банальности. Она множество раз описана в литературе, воспета в песнях, прочитана в стихах. И даже, по-моему, есть картина на эту тему.
В позапрошлом веке: в конце восьмидесятых — начале девяностых годов девятнадцатого века в городе нашем, на улице Почтовой (старое название Советской) жил некто: Владимиров Афанасий Вячеславович — душевных хворей лекарь. По-нынешнему — психотерапевт. Имел он свою врачебную практику. Пользовал больных. Исцелял от женской истерии, мужских маний. Врачевал падучую. Помогал пьянчужкам. Мастерски владел гипнозом. И, говорят, был учеником самого Зигмунда Фрейда. В общем, пользовался громадной популярностью: по слухам, к нему даже из самых Петербурга, Минска и Варшавы приезжали лечится.
Отчего именно в нашем городе поселился этот душевных дел мастер — неизвестно. Ну да, это не особо важно.
До поры всё у него шло хорошо. Но беда пришла, откуда не ждали. Сын его родной ступил на скользкую дорожку, стал закладывать за воротник очень и очень сильно. И в скором времени стал законченным алкоголиком и докатился до скотского состояния.
Афанасий Вячеславович был убит горем: как он, такой многоопытный врач, мог не замечать очевидных вещей и перемен, что происходили с его сыном? Собравшись с силами, он решил исцелить сына с помощью своих чудодейственных методов.
Однако не зря говорится, что лечить родных нельзя. Не потому, что так не принято, а потому, что не получится. Ну, не воспринимаются родственниками папа, мама, брат или сестра как врач, способный исцелить какую-то хворь. Вот и у Афанасия Вячеславовича ничего не вышло.
А сын его любимый и единственный — «сгорел». Перебрал «Беленькой» и сгорел. То ли сердце не выдержало, то ли ещё чего.
И вот тогда у гроба сына своего, в великой горести и в душевном смятении доктор и призвал нечистого. И отдал душу ему свою за то, чтобы долгое время полностью излечивать людей от пьянства. Чтобы от этой заразы не гибли люди, и родственники не рыдали на их могилах.
Говорят, в своём соглашении сошлись они на ста годах. И раз в году, каждый год доктор Владимиров мог брать себе до полусотни пациентов, которых он полностью исцелял от пьянства с помощью неведомой силы.
Эти сто лет в 1994 году как раз и закончились.
— Получается, что наши знакомцы: Кот, Самец, Саид, Черепаха, Джексон, Тарзан и прочие, это были последние пациенты доктора Владимирова? — спросил я.
— Получается так, — ответил Знающий.
— И поэтому ты говорил, что я его не смогу найти, доктора Афанасия, Вячеславовича?
— Поэтому.
— Хорошо. А зачем тогда ты мне всё это рассказал?
— Ну, во-первых: для того, чтобы ты не мучился и не сбивал себе ноги зазря. А во-вторых: ты же об этом напишешь, — Николай улыбнулся.
— Ну, конечно, напишу! — воскликнул я. — Напишу. Не сомневайся.
— Вот и отлично!
Знающий поднялся, протянул мне руку и, улыбнувшись, сказал:
— Пиши, Лагодный. Пиши. Все равно тебе никто не поверит.
Вот я и написал вот такую необычную историю. О докторе, который пожертвовал самым дорогим, что есть у человека — своей душой. Для того, чтобы спасти заблудших и опустившихся. И помочь людям, практически потерявших человеческий облик, вернуться к нормальной жизни. О методах я промолчу.
А верить или нет тому, что здесь написано — решать Вам.