Никогда не спешите признаваться в любви — бывает, что общаешься с человеком, симпатизируешь, доверяешь ему… И вдруг выясняется, что это тупое ватное чучело.

И вспоминаешь потом — а ведь признаки были. Только ты не хотел придавать им значения.

Многие воспоминания со временем становятся обузой.

«В 25 световых годах от Земли, в обьятиях созвездия Южной Рыбы ярко сияет звезда Фомальгаут.
Она довольно молода — не более 300 млн лет, но …» — доносилось из телевизора.
Фомальгаут. Как же красиво. Эркин взглядом устремился ввысь, пронзая полугнилую крышу. Взял с полки хомус, папиросы и вышел в ночное пространство.
Закурил. Фомальгаут…
Ночью хорошо. Ночью не видно всей «красоты» той клоаки, на дне которой Эркин находился.
Скоро он умрет. Медицина в его краях практически отсутствует, и диагноз, который он сам себе поставил, как приговор.
Но что было до дикости удивительно — он совершенно не боялся смерти. Скорее даже он ее хотел
«Нас учили не жить, нас учили умирать стоя» — вспомнил Эркин слова одной песни.
Взял хомус, поднес к губам и затянул свою ночную песню волка, мелодию, преисполненную тоски и безисходности.

— Ну да, мазня! Очередная мазня! — думал Ван Гог, прикидывая, хватит ли ему жёлтой краски на новую картину.
— Ну умру в нищете. Зато я занимаюсь любимым делом и счастлив! Настоящиму художнику должно быть по. уй на мнение других, — размышлял Ван Гог, почесывая обратной стороной кисти за ухом.
— По. уй, все пох. й! И этот бисер. И эти злые свиньи, которым лишь бы жрать и спать… и срать. Неет, им Шекспир не нужен! Важны лишь комментарии! И то… тупые…
Так что увольте. Своей судьбой я полностью доволен.
Художник очередной раз почесал за ухом, не заметив, как в его руке вместо кисти оказалась бритва, которой он обычно чинил карандаш для набросков…
В этот день Ван Гог остался без уха.

… Тяжела женская доля — мозги должны быть мужскими, руки — нежными, выглядеть -молодо, работать, как лошадь и улыбаться при этом, улыбаться!