Далеко-далеко, в Забайкальской тайге,
где звериные тропы заместо дорог
и надёжнее плыть по реке Селенге,
чем, в подлеске плутая, брести по дуге,
неплохой человек коротал вечерок.
Дым костра кое-как отгонял мошкару,
ярко-красное пламя пугало волков.
К речке вышел барсук, постоял на яру:
— Эй, бродяга, корми, или больше сопру.
Сгрыз севок сухарей, да и был он таков.
Человек, погружённый и в думы, и в дым,
где-то там, в ойкумене, оставил беду,
где-то там в одночасие ставший седым,
потерял всё, но память согрела следы
позабытого детства:
— Идёшь?
— Я иду.
В Забайкальской тайге, без дорог, без людей,
добираясь пешком, обходясь шалашом,
убежавший от бешенства пошлых идей,
неплохой человек (а быть может, злодей)
задремал у костра, и ему хорошо.