Дорогая, я вышел вчера из метро, наступившую осень ругая. Ты гадала на лавке по розе ветров. Извини, не узнал, дорогая. Разве дома, с привычной домашней ленцой, осознал, и никак по-другому, почему же в толпе рядовое лицо показалось до боли знакомым. Я писал на манжетах, писал на листе, облетевшем до первого снега, только я — малодушно сбежавшая тень, нереально раздутое эго. Наблюдая, как движутся стрелки часов, забывая слова на вокзале, стал заботливым сторожем мер и весов. Удивился немного, что взяли. У богов исключительно как у людей: персонажи, характеры, маски. Тот болеет. Анубис вообще прохиндей. На лету сочиняет отмазки.
Да, потворствую этим, потворствую тем. Несущественен и непорочен. Выпадая галчонком из строгих систем, сохраняю баланс, между прочим.

Если нет волшебства — приношу волшебство. Если много — вы справитесь сами. Вот и ветер шуршит по дороге листвой стариком с молодыми глазами. Ему выпал счастливый нечаянный шанс, он считает, что в небе покруче.
В понедельник по улице мчал дилижанс и смеялся подвыпивший кучер. И его пассажиры, печеньем хрустя, безусловно смеялись и пели. А на крыше в Стокгольме какой-то толстяк починил свой дурацкий пропеллер.

Прискакал пятый всадник на черном коне. Он невнятно представился, дурень. Я работаю сторожем. Смерть не по мне. Смерть пока на военной халтуре. Но во вторник с пиратами пьянствовал ром разлохмаченный мальчик с кометы. Потому что добро остаётся добром,
даже если его незаметно. В среду призрак из башни (наверно, гусит) откололся от призрачной стаи. Дорогая, сегодня поймаю такси и приеду к тебе. Поболтаем. Помнишь, ты говорила, что выбора нет, ты серьезнее, правильней, злее.
Твой оранжевый в крапинку лучший портрет написал богомаз из Орлея. Он был рядом с тобой, хотя должен был я.
Но ревную, по счастью, не слишком. В среду рылся в наваленной куче тряпья. Отыскал твою детскую книжку.
Я работаю сторожем, Весело тут. Хоть с прелатом гуляй, хоть с Пилатом. Выходные дают, проходные дают. Угрожают повысить зарплату. А в четверг я слезу утирал палачу, колдуны на него накопали. Про субботу и пятницу я умолчу. В воскресенье проснулся в Непале.

Я ни капли не вру. Здесь действительно так: реки, горы, леса и просторы. Не прощаюсь. Постыдно сбежавший чудак. Путешественник. Каждый. Который.
Для кого-то сотрудник, кому-то кумир, балаболка, вместилище спеси. Уверяю — однажды я взвешу наш мир, и, надеюсь, добро перевесит. Дьявол новости смотрит с восьми до шести, озабочен, смешон и рассеян.

Пенелопа сидит. Пенелопа грустит и всё ждёт своего Одиссея. И его парусам, и его кораблю через время слышны позывные.
Одиссей возвращается. Слово «люблю» перевесило все остальные.